— Корошо — отвечал артист, становясь в позу.
— Вообразите себе, что вы директор или инспектор…
Студенты на галерке зашушукались, в толпе задвигались.
Я нарисовал на руке мелом звезду, ударил этой рукой по физиономии Забека и сказал, обращаясь к публике:
— Смотрите у него на щеке звезда.
Весь цирк задрожал от криков:
— Браво, Дуров, браво!
Студенты понимали и аплодировали… Они заразили ничего не понимающую толпу, публика спрашивала друг у друга, в чем дело. Студенты раз‘ясняли историю со звездой…
И несмотря но то, что я стал показывать и рассказывать другое, крики «браво» не прекращались, публика перелезала из галлереи в места и, несмотря на протесты биллетеров и полиции, демонстративно кричали, становились на барьер, вскакивали даже на арену… Дано было знать Огареву. Представление прекратили, газ был потушен раньше времени…
Приехавший Огарев не дал мне разгримироваться и строго сказал:
— Смазывай морду.
Накинув на меня мою же шинель, он отправил меня на своей паре в Тверскую часть.
— В чем же было дело?
В то время в университете был всеми нелюбимый инспектор Брызгалов, человек придирчивый, желчный и подлый.
У студентов еще не было никакой формы. Они ходили в красных и черных рубашках, на выпуск, с пледами вместо пальто, которые служили им одеялами, и с длинными волосами.
В университете только-что ввели форму, но студенты ее не заводили и продолжали ходить по старому, в косоворотках. Брызгалов требовал выполнения циркуляра и придирался к «бесформенным» студентам.
Наконец, терпение у студентов лопнуло, и на сходке было решено избавиться во что бы то ни стало от ненавистного инспектора.
Единственным средством было устроить скандал и оскорбить его публично.
Один из студентов должен был пожертвовать для общего дела собою. Кинули жребий, и он пал на молодого студента Суханова, которому было поручено дать по физиономии Брызгалову в Благородном Собрании публично, что он и выполнил в точности.
За это оскорбление Брызгалов, как заслуженный инспектор, получил звезду от правительства, но должен был подать в отставку, — это то и требовалось студентам.
А Суханов был «устранен».
На следующей день мне из Тверской части пришлось в сопровождении будочника перейти напротив, в дом генерал-губернатора, но меня повели уже не с Чернышевского переулка, а по парадной лестнице в общую приемную канцелярии.
Губернатор вышел, увидев меня, велел поставить стул среди пустого зала, указал мне на него пальцем и сказал коротко:
— Сиди, пока я не приду.
Мне пришлось просидеть четыре часа сряду одному, слушая бой часов и рассматривая узоры на потолке.
После томительного ожидания дверь отворилась, и князь крикнул мне с порога:
— В следующий раз ешь пирог с грибами и держи язык за зубами. А теперь уезжай из Москвы и до тех пор не являйся, пока не забудут твоей фамилии.
VIII. Нравы
О князе и окружающей его камарилье я мог бы еще много рассказать, но для этого пришлось бы исписать целые томы…
Для характеристики нравов того времени и взглядов на нашего брата артиста приведу еще лишь один случай.
Стою я во время антракта загримированный в проходе цирка. Кругом бродит публика, осматривающая конюшни, лошадей, животных и помещения в денниках. Праздные люди при этом часто суют животным в клетки огрызки сигар, шелуху от подсолнухов и обманывают обезьян, завертывая в конфектные бумажки пуговицы, или поднятые здесь же камешки.
Я стоял и наблюдал, чтобы моим животным не было вреда от этого озорства. Вдруг я увидел группу интеллигентов, направляющихся из конюшни на места.
Я узнал среди них Огарева, сына редактора «Московского Листка» В. Н. Пастухова, они весело болтали с разодетыми в пух и прах дамами, указывали на меня и громко смеялись.
Поровнявшись со мной, Пастухов, видимо, чтобы блеснуть своим остроумием перед дамами, полудружеским тоном обратился ко мне:
— Неправда ли, Дуров, что клоунам необходимо иметь глупое лицо?
Дамы захихикали…
— Да, отвечал я, — если бы имел твою физиономию, то получал бы вдвое больше жалованья.
Свинья, как политический импульс
В 90-х годах в старом Петербурге градоначальником был Грессер, гроза всех петербуржан.
Это было время, когда в «высших» кругах были в ходу все виды разврата.
Князь Мещерский, редактор газеты «Гражданин», ухаживал за одной из цирковых артисток Нони Б.