Затем следующая стадия, которая уже началась в Дели, была озабоченность о проблемах современности, – в тот момент о голоде, об обездоленности ряда стран, в частности, Индии, некоторых стран Африки; и было внесено предложение, что экуменическое движение будет всеми силами стараться помогать нуждающимся без всякого различия вероисповедания, политического режима и т. д.; и было сделано предложение такую формулировку ввести, что мы будем делать вместе все то, что по совести можем делать вместе, и отказываться вместе делать только то, что по религиозной нашей совести мы не считаем возможным делать вместе, скажем, приобщаться вместе или некоторые иные вещи такого рода. Эта стадия усложнила все положение тем, что привнесла политические моменты, моменты такого рода как борьба с расизмом, с одной стороны, борьба с неоколониализмом, борьба с колониализмом вообще. И тут, конечно, от того, что Ассамблея – очень сложное общество и представляет собой бесконечное количество политических и других оттенков, началась поляризация в какую-то сторону. Одних можно было ругать сколько угодно, и даже добродетельно их ругать: скажем, Южную Африку каждый ругал сколько Бог на душу положит; а некоторых других – нет, ругать не надо, потому что они "в становлении"; скажем, террористическое движение в Африке ругать нельзя, потому что это часть борьбы с расизмом. И тут стало очень сложно, очень скользко и, я бы сказал, очень неприглядно, потому что тогда стали выступать на первый план политические интересы, политические симпатии. Помню, я выступал по какому-то поводу, и мне Генеральный секретарь Всеафриканской христианской конференции сказал: Вы бы помолчали, – все равно мы все будем голосовать против вас, потому что мы от этих людей получаем оружие... Этим все сказано было, и тут никакая принципиальность больше не играла роли. Поэтому сейчас экуменическое движение стало очень сложным явлением. Я уже несколько лет не участвую в нем как официальное лицо, но лет двадцать участвовал как представитель Русской Церкви; и первые периоды были очень богаты содержанием; теперь все стало очень политично, социально, и тема о христианском единстве ушла далеко на задний план.
Это – экуменическое движение в официальном его виде. На местах оно сыграло громадную роль тем, что сделало возможным для людей встречаться без ненависти, встречаться с интересом, с какой-то открытостью, даже молиться вместе. На ранних межцерковных собраниях католикам было запрещено молиться с другими; поэтому католики стояли за дверью собрания в ожидании, что собрание кончит молиться, и потом вступали и садились на места для обсуждения темы; а когда в конце предстояла молитва, все католики выходили поспешно, чтобы только не "оскверниться" общей молитвой. Теперь этого нет; теперь они участвуют, порой руководят общей молитвой, порой молятся вместе с другими. Это же в том или ином виде относится к разным другим группировкам; атмосфера между христианами изменилась колоссально благодаря экуменической работе; но сближение сейчас, в широком масштабе, в экуменическом движении как таковом, уже отошло на второй план, – есть слишком много иных тем. А в некоторых странах (боюсь говорить о всех, но Англию я знаю довольно-таки хорошо) все попытки воссоединения пошли на снижение, то есть на абсолютный минимум: если ты можешь сказать, что веришь во Христа, хватит с нас; веришь ли ты, что Он Бог, веришь ли конкретно в Евангелие, веришь ли в Воскресение Христово и т. д. – мы не будем тебя спрашивать; мы только спросим: "Веришь ли во Христа?" И на этих началах, конечно, не может быть никакого воссоединения, которое бы чего-либо стоило.