Новое, растущее, неодолимое шло против него, а его вынуждали бороться с этим новым против разума, против сердца. Яблочков отказался продолжать борьбу.
Тогда пайщики предали Яблочкова.
Они в панике побежали из товариществ и компаний, словно крысы с тонущего корабля.
Они выстроили дом, притащив каждый по кирпичу, а теперь бежали из дома, расхватав свои кирпичи.
Здание рухнуло, погребая под обломками нерасторопных.
Компании, товарищества лопнули. Яблочков был разорен совершенно.
Золотые оковы упали с его рук. Он был свободен.
Свободен ли?
И тут Яблочков с полной ясностью понял, что в мире, где деньги властвуют над людьми, изобретатель, как бы велик он ни был, в сущности, раб, бесправный человек.
На заре электрического света стоял Яблочков у развилины двух дорог.
Одна вела к лампе дуговой, другая к лампе накаливания.
Яблочков выбрал первую. И сейчас же хлынул вслед золотой поток, подхватил, закружил Яблочкова и понес с собой, как щепку.
Полоненный, лишенный свободы выбора, несся Яблочков туда, куда влек его золотой поток.
А теперь, когда обмелел поток, сможет ли Яблочков сделать выбор, сможет ли осуществить хоть одну из бесчисленных новых идей, роящихся в голове?
Нет, не сможет.
Для осуществления новых изобретений нужны деньги.
Ну, а он разорился, он банкрот.
В бедности доживает Яблочков последние годы жизни.
Погасают один за другим огни его фонарей.
Электрогефест
Но неугасима слава русской науки.
Не забылось и будет жить в веках имя Павла Яблочкова, разбросавшего по земному шару жемчуг электрических фонарей.
Светозарное зерно, зароненное Яблочковым, прорастает великими изобретениями.
Над свечою Яблочкова, над дугою Петрова склонился русский изобретатель Николай Николаевич Бенардос.
Он работал в мастерских Яблочкова, но к дуге у него особый подход: свет дуги его не интересует, ему даже мешают ее ослепительные лучи.
Он глядит на дугу сквозь темные стекла, как разглядывают затмение солнца. Средь кромешной тьмы, в узком ореоле света, между двух раскаленных углей плавится, пузырясь, и оплывает глиняная прокладка свечи.
Не лучи дуги, а ее нестерпимый жар приковал внимание Бенардоса.
«Жар дуги так силен, — соображает Бенардос, — что в свече Яблочкова плавится, как воск, даже огнеупорная глина. Значит, и подавно расплавится металл… Значит, можно в свече плавить железо!»
В новом, непривычном виде представляется ему свеча…
Плавильная печь в кармане! Вагранка размером с карандаш! Вот во что перерастает свеча Яблочкова!
Кирпичная башня плавильной печи заменится тоненьким стержнем.
Вихрем проносятся у Бенардоса в голове поразительные выгоды этой замены.
Не свечу видит Бенардос перед собой, а волшебную палочку, которой во всем подчиняется железо.
Эта палочка чудодейственно исцеляет пороки и раны металла, словно скальпелем рассекает железо, заживляет в нем раковины — язвы — и сшивает в нем трещины, как игла.
Все яснее вырисовывается перед Бенардосом облик палочки-исцелительницы.
В точности такой же, как свечу, делать палочку не стоит. Смысла нет зажимать железную пластинку в промежутке между углями. И не только потому, что железо проводит электрический ток даже лучше, чем угли. Ведь железо и плавится лучше, чем угли. Оно быстро выплавится из промежутка, и дуга соскользнет к основаниям углей.
Надо жечь дугу между угольными стержнями и вводить в нее со стороны железный пруток, как сургучную палочку в пламя свечи.
Одно неудобство: обе руки держат угли, а вводить палочку в пламя нечем.
Да ведь можно беспрепятственно выбросить один уголек! А освободившийся провод подключить прямо к тому железному телу, над которым ведется операция. Дуга вспыхнет между телом и оставшимся угольком. Этот уголь и надо держать в руке, а другою рукою вводить в дугу железный пруток.
И пруток расплавится, потечет, как сургуч, заплавляя раковины и трещины железного тела.
Если жечь дугу без прутка, то дуга начнет грызть железное тело и за ней протянется глубокий разрез.
Вот она, палочка-исцелительница, игла и скальпель.
«Электрогефест» — называет ее Бенардос именем сказочного кузнеца Гефеста.
Бенардос чувствует себя хирургом.
Груды искалеченных машин и их деталей — сломанные рычаги, щербатые шестерни, лопнувшие станины — ждут исцеления.
Но не только о них думает Бенардос.
Замахнулся он на смелое дело, близкое каждому русскому человеку. Он решил восстановить кремлевский «Царь-колокол».