— Я — Узденов, слушаю! — раздался в наушниках резковатый голос.
— Я — Кузнецов, друг Джафарова, — сказал в ответ Кузнецов по-казахски. — Слушайте меня, слушайте внимательно. К нам можно прорваться через универсальный магазин, прямо через витрину… там, где дамские наряды выставлены. Пол бетонный. Это напротив того места, где горят танки. Отвечайте по-казахски: нас подслушивают!
— Вижу горящие танки.
— Так вот, улицей не ходите: там в воротах «тигры». А прямо через магазин. Его задний фасад выходит на наш двор.
— Есть, сейчас будем на месте! — сказал Узденов.
Его мужественный голос ещё звучал в ушах Кузнецова ободряющей музыкой, когда, взглянув в окно, он увидел в нём фашистов.
Они лезли в дом со двора. Пробрались по канализационным трубам и теперь, серые, грязные, как крысы, карабкались в окна дома, срываясь с карнизов и подсаживая друг друга.
Не успев снять наушников, Кузнецов схватился за автомат, но выстрелов не последовало — патроны вышли все. Он хотел крикнуть товарищам, но все они были заняты: отбивали атаку фашистов с улицы.
«Вот и смерть пришла!» — подумал Кузнецов. И такая его взяла досада, что схватил он свою походную радиостанцию, которую берёг и лелеял всю войну, и обрушил её на ненавистные каски со свастикой.
Но в это время над головой радиста взвизгнули пули, ударили в потолок, и его засыпало штукатуркой, словно он попал под пыльный душ. Всё скрыло белой пеленой.
Это ворвался во двор советский танк и, поворачивая башню, стал сметать фашистских солдат с окон и карнизов пулемётным огнём.
Появление его было для них полной неожиданностью. Фашистский радист долго ломал голову: на каком это шифре переговариваются русские радисты? Учён был, хитёр немец, а казахского-то языка не знал. Всё слышал, а ничего не понял и не успел предупредить своих, как в тыл им прорвался наш грозный танк.
Опоздай он на минуту — погибли бы наши герои.
Это был командирский танк самого Узденова, других не было под рукой.
Когда контратака была отбита и Кузнецов пришёл в себя, он больше всего жалел, что сгоряча разбил свою радиостанцию о фашистские головы.
— Ничего, была бы своя голова цела. Рацию новую наживём, дружба, — утешил его Узденов и, деловито оглядываясь, тут же спросил: — Нет ли здесь местечка, откуда стрельнуть по рейхстагу?
Джафарова удалось спасти, раны его оказались не смертельны. Кузнецов остался в Берлине, а Джафаров поехал домой, порядочно заштопанный докторами, но живой и весёлый. И всю дорогу пел.
Интересная это была песня: слова казахские, а мотив рязанский.
Многим было любопытно, о чем поёт в ней казах, но он не мог перевести точно и всё ссылался на своего дружка Кузнецова, оставшегося на службе: вот тот бы точно перевёл.
— Одним словом, про дружбу, хорошая песня!.. — говорил Иргаш и снова пел.
Тайна Юля Ярви
Любите ли вы сказки? Кто их не любит! А вот разгадывать их таинственный смысл не каждый умеет. В иных такие скрыты загадки, что не сразу догадаешься.
Был на войне случай, когда от разгадки сказки зависели жизнь наших лётчиков и военный успех.
Передаю рассказ одной лётчицы, записанный мной на фронте.
…Однажды я получила задание отвезти на связном самолёте военного инженера Шереметьева на озеро Юля Ярви. На этом озере, недалеко от передовой, был подготовлен тайный аэродром «подскока» — для заправки горючим наших самолётов, которые могли бы отсюда разбомбить базу фашистских подводных лодок, скрывавшихся в одном из северных фиордов Норвегии, где-то вблизи Киркенеса.
Проверив толщину льда, длину и ширину укатанной взлётной полосы, готовность аэродромной команды к приёму и отправке самолётов, инженер радировал в штаб условное «добро», означавшее, что бомбардировщики могут вылетать.
— Вот и отлично! — сказал он, потирая руки. — Отсюда наши птички клюнут в темечко подлых фашистских акул, которые топят наши корабли, чтоб им неповадно было. Хороший аэродромчик. Незаметный, укрытый среди лесов и скал, даже уютный такой!
— Ну, знаете, — сказала я, — природа здесь коварна. Ледовитый океан рядом. Сейчас вот ясно, а через час как дохнёт туманом, как дунет снежным ураганом, смешаются земля и небо. Да и озёра здесь с капризами. Среди зимы, в самые морозы, вдруг на них вода может проступить, и самолёты застрянут в наледи, как мухи в меду. А иной раз лёд вдруг начнёт оседать и трескаться неизвестно почему.
— Это водяные балуются, — отшутился Шереметьев.
Не задерживаясь, вылетели мы обратно на базу. И, словно я накликала беду, внезапно нас захватила такая снежная буря, что лететь стало невозможно. Поскорее повернула я на Юля Ярви, но аэродрома уже не было видно. Перед глазами крутились белые космы свирепой метели. Ветер бросал лёгкую машину, как беспомощную птицу.