Уцелевшие после боя солдаты не хотели каши, а просили только пить. И произносили отрывисто непонятные слова: «Иванов», «Петров», «Яшин»… Бородатый солдат повторял их хриплым голосом, каждый раз вздрагивая. И, добавляя немецким детям каши, говорил:
— Кушайте, сироты, кушайте…
И украдкой, словно стесняясь, всё смахивал что-то с ресниц. Словно в глаза ему попадали соринки и пепел, вздыбленные вихрем жестокого боя.
Дети ели кашу и, поглядывая на солдата, удивлялись: разве солдаты плачут?
Чемоданчик
После удачной облавы на волков в Мордовском заповеднике собрались мы у костра, к которому натащили туши убитых зверей. И все дивились необычайной величине и ужасной зубастой пасти одного убитого волка. Лобастый, как бык, лохматый, как медведь, был он страшен даже мёртвый.
Выстрел в упор двух стволов картечью не свалил его. Волчина грудью сшиб охотника и чуть не растерзал.
— Людоед! — поёживаясь, говорил потерпевший, егерь заповедника, одолевший волка в рукопашной схватке. — По всей хватке видно — людоед, прямо за горло меня норовил… Да промахнулся, шарф у него в зубах завяз. Шинель когтями, как ножами, разрезал.
Старая фронтовая шинель висела на охотнике клочьями.
— Ну, брат, натерпелся ты страху! — посочувствовали егерю товарищи по охоте. — Прямо как на войне.
— Почему как на войне? — встрепенулся старый фронтовик. — Разве на войне одни страхи? На войне с нашим братом всякое бывало. Иной раз и самому смешно, и другим потешно.
— Да ну, уж ты скажешь…
— А вот скажу!
Бывалого фронтовика только затронь. Вскоре забыт был страшный волк. Все уже слушали необыкновенную историю про войну, ожидая подвод из колхозов.
А сам рассказчик, посиживая на тёплой волчьей шкуре, оказавшейся удобной для сидения среди глубоких снегов, увлёкся больше всех.
— Штурмовали мы Кёнигсберг, фашистскую крепость на славянской земле. Бой был такой, что снаряды сталкивались, осколок за осколок задевал. И всё-таки мы вперёд шли.
— Да как же вы шли?
— А вот так: где под домами — подвалами, а где в домах — в стенах ходы пробивали. И какие только форты-укрепления — брали! Тут и «Луиза», забетонированная от верха до низа. Тут и форт «Фердинанд», прямо впереди нас. Тут и форт «Ёж» — голыми руками не возьмёшь. Пушки и пулемёты на все стороны иглами торчат…
Выходим так к центру города, в район Тиргартена, и вдруг видим: из дыма, из пламени обезьяны прямо на нас бегут и пронзительно так кричат. Город-то весь горит. Из подвалов жаркий огонь пышет — подмётки жжёт. А они, бедненькие, босые. С крыш раскалённая черепица летит. Трамвайные провода, как лианы, на столбах висят. Коснутся лапками — обжигаются: все провода от пожара раскалились.
Стали солдаты обезьян ловить, в шинели кутать да в тыл отправлять. Всхлипывают обезьяны, прижимаются к нам, как малые детишки.
Фашисты, отступая, хотели их всех перестрелять — из автоматов по клеткам… Но не всех удалось, вот некоторые и выскочили.
И не успели мы это чудо освоить — появляется другое. Из железных ворот лезет на нас танк не танк, самоходная пушка не пушка, а что-то громадное. Пыхтит, как мотор. Голова поворачивается, как танковая башня. А глазки сверкают узкие, как смотровые щели.
«Вот я его противотанковой!» — Один солдатик за гранату схватился.
А сержант, который этой группой командовал, говорит: «Отставить! Это бегемот — зверь ценный, зоологический…»
Ну, тут все солдаты поняли, что за чудо, и стали смеяться. А пули свищут и осколки летят.
Бой не кончился.
Сержант, увидев на воротах надпись — «Тиргартен», сейчас же по радио в штаб доложил: «Так и так, с боем вышли в намеченный район. И, между прочим, говорит, нами захвачен бегемот».
И только он это сказал, тут же по радио получает приказ: «Назначаетесь комендантом!»
Есть на войне правило такое: какой командир форт или город первым захватил, тот и комендант.
Ну какой же форт или город — тут бегемот…
Не успел разъяснить это сержант начальству, как ударило осколками по рации — так связь и кончилась.
Поправил он каску, встряхнул головой: «Вот тебе раз, напросился на должность».
Но приказ есть приказ — надо выполнять.
Штурмовая группа дальше пошла, а он передал команду своему помощнику — и к бегемоту.
«А ну, говорит, трофей, слушать мою команду! На место! В клетку! С четырёх ног шагом арш!»