— Да, да, мой добрый Дэнсай!
— И хорошо, что наших сильных поколотили русские, — они стали потише.
— Это верно, это мы замечаем, Дэнсай.
— И хорошо, что богатым стало худо: вот видишь, они выпустили из своих когтей Миэку-сестрёнку и Окику-сестрёнку. Разве это не счастье, отец!
Солдат прижал маленьких сестёр к своей широкой груди, тёплой и большой, как нагретая углями лежанка, и они прильнули к ней, жмуря глаза от удовольствия.
— Теперь я дома и вы дома. Я буду копать землю, канавы, управлять водой, а вы будете полоть рис, у вас такие ловкие пальчики, мои маленькие сестрёнки, бедные тоненькие вишенки, выросшие без ухода…
И, говоря это, Дэнсай гладил и ласкал Окику и Миэку. И, казалось, их сморщенные личики начинают разглаживаться и розоветь. Это начинал розоветь туман над рисовыми полями. Незаметно наступал рассвет.
Мать глядела на потерянного сына, ласкающего дочерей, которых она тоже считала потерянными, и слёзы выступали на её сухих глазах. И она думала, что обязательно нужно сходить в храм и поблагодарить богов теми скромными подарками, что принёс ей сын из своих странствий. Несколькими банками консервов, несколькими сухарями, от которых она решила отказаться, несмотря на их божественный вкус, когда они размочены в воде… А подаренные русскими сапоги, в которых он пришёл, придётся оставить. Он в них нарядится на свадьбу.
Отошёл немного и отец, прогнав испуг от сердца.
Стала улыбаться и Оеси, жена утонувшего сына, надеясь, что здоровый, сильный Дэнсай заменит её ребёнку отца.
Всё стало хорошо, и теперь пришло время покушать праздничной пищи — отварного рису, посыпанного тёртой сушёной рыбой.
Когда все сели в кружок, мужчины и женщины, старшие и младшие, Миэку сказала с восторгом:
— За этот час я отдала бы всю остальную жизнь на фабрике.
— О, не вспоминай о ней! — воскликнула Окику. — Пусть этот дурной сон не вернётся. О, если бы кто знал, как больно дерётся плётка надсмотрщика и трость инженера и как холодна вода, которой отливают упавшую у станка от слабости! О, если бы ты знала, наша бедная мать, ты бы нас не рожала…
— Молчи, молчи, сестрёнка, не печаль брата.
— О сёстры, я был везде, и я все знаю. Я знаю, почему японский шёлк самый дешёвый в мире, — говорил Дэнсай, доставая из-за голенища вторую ложку, чем немало насмешил сестрёнок.
Быстро рассветало. И туман уже стал испаряться, разбегаясь лёгкими тенями в разные стороны. И вдруг в разгар скромного семейного пиршества на дороге, ведущей к дому, что-то странно зафыркало, зачавкало, заплескалось по канавам, как огромное пресмыкающееся.
Все перестали есть и вопросительно посмотрели друг на друга.
Дэнсай высунулся в створку меж раздвижных стенок и увидел, что по узкой дороге к дому едет американский открытый автомобиль «виллис». Он все время соскальзывает в канавы. Но шофёр включает передние и задние колёса, и машина прыгает вперёд, как огромная зелёная лягушка. Её зажженные фары светятся в тумане, как два жёлтых глаза.
«Куда они прутся, разве не видят, что заблудились!» — подумал Дэнсай с неприязнью.
Он свесил ноги с пола, приподнятого над землёй, и, всунув ноги в русские солдатские сапоги, шагнул вниз, на улицу. За ним высыпали из домика отец, мать, обе сестрёнки и жена брата. Было даже удивительно, сколько вмещал людей маленький домик с раздвижными стенками.
В машине сидели два американца в военной форме и один японец в европейском костюме, с портфелем в руках. Оба американца были здоровые, молодые и упитанные. Из-под рубах, заправленных в брюки, выпирали их сытые, округлые спины. Из засученных рукавов торчали круглые руки. На ремнях тяжело висели пистолеты.
Оба американца улыбались, поглядывая на многочисленное семейство Китидзо, как будто всем и каждому привезли подарки.
Тот, что правил машиной, затормозил на самом краю рисового поля и подмигнул Дэнсаю — вот, мол, как я умею.
А другой вышел из машины, шагнув прямо через борт.
Японский господин в европейском костюме и в очках с золочёной оправой осторожно, как кот, боящийся росы, вышел вслед за ним.
Вид у всех был такой, словно они сюда и приехали.
«Вы, наверное, заблудились, господа?» — хотел уже спросить Дэнсай, с трудом подбирая фразу на английском языке. Но слова, которые он знал по солдатскому разговорнику, не подходили для такого случая. Парень смутился. И тут началось удивительное.