Чередования t // k, d // g в других сочетаниях
Чередования t // k, d // g могли происходить не только в сочетаниях *tl, *dl, cр. ст.-бел. звадити ‘поссорить’ — звазненье ‘ссора’ (переход g > z гораздо более вероятен для белорусского, нежели d > z, что позволяет предполагать наличие однокоренного с g, ср. совр. бел. звяга ‘ругань, надоедливость’).
Хотя для балтийских языков более характерно направление t > k, d > g, нежели наоборот, обратный переход здесь может иллюстрировать, в частности, прусск. klente ‘корова’, вероятно восходящее к *klenk‑i̯a с переходом kʼ > tʼ, ср. праслав. klęka, klęča ‘тощая, старая корова’ < *klęk‑i̯a[4].
В диалектах латышского языка встречаются формы типа atšķirknis < atšķirtnis ‘отнятый от груди младенец’, vībuokne < vībotne ‘полынь’[5] с переходом t > k, d > g в сочетаниях *tn, *dn и др.
В небольшой части литовских говоров южноауштайтского диалекта, а также в литовских говорах на территории Белоруссии отмечается смешение t // k, d // g перед гласными переднего ряда, например, giena (diena ‘день’), kiltas (tiltas ‘мост’)[6]. Чаще всего направление смешения таково: d > g, t > k. Однако примеров обратного направления, т. е. g > d, k > t, также достаточно много, например: dėlu (gėlių ‘цветов’), telu (keliu ‘путем’).
Часть таких примеров можно объяснить ассимиляцией и диссимиляцией (kakinas < katinas ‘кот’, gegutė > degutė ‘кукушка’), однако большая часть примеров до сих пор не получила объяснения. Т. М. Судник[7] высказала идею о том, что такое смешение является вариацией так называемого дзукавимаса (лит. dzūkavimas): изменением t, d перед i, ie не только в c, dz (как это обычно происходит), но и в k, g. Однако это не объясняет ни изменения в обратном направлении, ни смешения указанных звуков перед другими гласными переднего ряда. Кроме того, если явление действительно восходит к прабалтийской эпохе, ареал его распространения мог быть значительно шире, а значит, то, что в настоящее время это явление сохранилось в «дзукающих» говорах, может быть чистой случайностью.
«Смешение» рефлексов
Можно наблюдать и определенное «смешение» рефлексов t, d и их сочетаний с другими звуками как в балтийских, так и в славянских языках.
С рефлексом *ti̯ совпало, например, преобразование группы *kt перед *i; восстанавливается промежуточный этап *kti > *tti: *noktь > бел. ноч, рус. ночь, укр. ніч, польск., чеш., словац., с‑л. noc, ст.-слав. нощь, болг. нощ, мак. ноќ, серб. ноћ, хорв. noć, словен. noč. Во всех диалектах праславянского языка одинаковый рефлекс получили сочетания *skj и *stj, *zgj и *zdj: писк — пищу, рост — выращиваю. В восточнославянских языках рефлексы сочетаний *tl, *dl совпали с результатами первой палатализации заднеязычных, в западнославянских — с результатами второй. Подобные пересечения рефлексов обнаруживаются и в балтийских языках, ср. лтш. svece ‘свеча’ (праслав. *světja) и лтш. lācis ‘медведь’ (лит. lokys ‘то же’), лтш. cits ‘другой’ (лит. kitas ‘то же’) и латыш. vecs ‘старый’ (<*vetsas).
С другой стороны, наблюдается тенденция к разграничению указанных рефлексов: пол. docent — docenci [ć] ‘доцент — доценты’, но Polak — Polacy ‘поляк — поляки’; piekę — piecze ‘пеку — печет’, но miotę — miecie ‘мету — метет’. Наличием такой тенденции можно объяснить, например, избегание закономерного для белорусского как восточнославянского языка цвяток ‘цветок’ и замену его на кветка, краска ‘то же’, поскольку в противном случае рефлексы в словах цвяток (<*kv) и, например, цвёрды ‘твердый’ (<tv) никак не разграничивались бы. При наличии и k > c, и t > c в латышском c перед глагольным окончанием всегда свидетельствует о k в инфинитиве и т. д.
Своеобразные отношения t // k, d // g можно наблюдать в примерах типа лтш. cieš ‘страдает’ — лит. kenčia ‘то же’ и бел. рушнік ‘полотенце’ — пол. ręcznik ‘то же’. Противопоставление рефлексов š и č в первом случае является результатом развития сочетания *tj, а во втором — палатализации k. В данном примере отношения k, g / t, d выходят за пределы близкородственных языков.
4
6