В призвании моем, по-видимому, грубом, жестоком и материальном, я вижу материал высокого; в моей науке, в моем искусстве я чту этот идеал, основанием которого есть: благо человечества, утоление страданий. Что мне тогда отвращение, вопли, кровь, когда я им подвергаюсь с любовью к моему идеалу, с желанием осуществить его с полным убеждением в него? Так, мой несравненный друг, моя бесценная жена, мы будем любить, мы должны любить всегда друг друга тою любовью, которая привязывает нас и к нашим ближним и примиряет нас с врагами, и влечет нас туда, туда, высоко и далеко, к Верховному и Милосердному Подателю всех благ. Без любви к идеалу нет ни настоящей любви к Богу, ни настоящей любви к ближнему.
Но нельзя мужу и жене любить друг друга идеально, не любя себя и телесно; тело это осуществленный идеал жизни и творческой мысли; но телесная любовь должна быть подвластна духовной и идеальной; без этого она — прах, вселяющий отвращение. Ни женщина, ни мужчина никогда не должны друг друга любить телесно до пресыщения: пресыщение оковывает дух и делает его неспособным ни к чему высокому; самое тело начинает страдать и утомляться и ослабевать. В этом отношении супруги должны себе дать верный обет воздерживаться от пресыщения в телесных наслаждениях, блюсти за здоровьем и крепостью тела, необходимых для исполнения их высшего призвания, для их семейного счастия, особливо, если они хотят исполнять ревностно, совестливо и отчетливо это призвание, — для этого нужна и душевная, и телесная крепость, несовместная с пресыщением и эксцессом. Кто любит идеально, как мы любим друг друга, кто супружество не рассматривает как источник только одних чисто материальных наслаждений в любви, кто открывает в нем идею, призывающую нас к исполнению высших обязанностей человеческого общества и нравственного быта, тому не так трудно победить избыток влечения к материальному наслаждению в любви и избегнуть пресыщения. Моя Саша, мой идеал, поймет меня и в этом отношении. Взаимная любовь наших душ охранит и телесную любовь от избытка наслаждений.
Но люби моего идеала не ограничивается любовью к одному мужу; есть еще существа, которые требуют любви его. Мой несравненный идеал, моя милая, моя чудная Саша мне клялась любить всех моих и наших детей одинаково; я верю этой клятве, потому что верю чистоте ее сердца, верю в ее добродетель также искренно, как верю в любовь ее ко мне. Но она не могла мне иначе произнести свою клятву, как судя по настоящим ее чувствам. С новою жизнию, с новыми отношениями родятся и новые чувства, которые дотоле были нам неизвестны, таились в самых глубоких рудниках души: они появляются неожиданно и изумляют нас своим появлением. Так и с любовью матери к детям. Женщина, покуда у нее нет своих детей, может быть привязанною и даже любить и любить нежно, исполняя долг христианского учения, чужих детей и детей своего мужа; но Бог посылает ей своих детей, и чувство переменяется, родятся новые, неведомые ей дотоле отношения; она видит, например, что дитя первого брака лучше, красивее, умнее, добрее и более снискивает привязанность и любовь других людей; у матери рождается ревность, ребенок первого брака, которого она до сих пор точно любила по долгу и даже может быть по чувству, начинает терять любовь ее и проч., и проч., и проч., — не хочу доканчивать изображения раздора, ненависти, злобы и нарушения семейного счастия, которые бывают следствиями появления этого нового чувства, — ревности матери[60].
Мой идеал, моя Саша, конечно, не может судить по опыту, она не может ручаться, чтобы у нее не могли появиться новые, ей доселе неведомые чувства; ожидала ли, могла ли она предвидеть, например, что она будет любить своего жениха и мужа так, как она теперь его любит, т. е. также, как он ее любит, более всего на свете; она прежде думала, как сама мне писала, что будет любить мужа только, как друга, как брата, даже она утверждала прежде, что кузину свою будет любить больше или наравне с мужем: скажет ли это же она теперь? Так и с любовью к детям. Не испытав, нельзя собственно произносить клятвы, что будешь так или иначе чувствовать. Но это нельзя я отношу не к жене, не к моему Идеалу; она имела полное право полюбить своего жениха и мужа более всего на свете, потому что эта любовь не противна долгу, хотя и совершенно нова для нее; а в ревности и ненависти к невинным существам, которым она решилась быть матерью, лежит противное долгу совести, противное учению Христа, противное чувству души высокой и добродетельной. А я верю в добродетель моего Идеала, моей несравненной Саши, верю в высокость ее души, точно так же, как верю в ее любовь ко мне, точно так же, как верю в святость и ненарушимость моей любви к ней. Прочь низкое сомнение! Моя Саша выше сомнения; моя любовь к ней и ее любовь ко мне стоит порукой за ее любовь к моим детям, которые с этой минутой перестают быть моими и делаются нашими. — Саша, мой Идеал!