Изначальная вера во Христа была верой не в блаженную жизнь на небе, как это обещает реформированная Церковь, но в справедливую, по голосу совести, жизнь на земле. У пророка Иеремии 31:31–34 приведены слова Бога: Новый завет Мой вложу во внутренность их и уже не будут учить друг друга, и говорить: «познайте Господа», ибо все сами будут знать Меня, от малого, до большого. Очевидно, что под «новым заветом» здесь понимается совесть. В Советской Армии, несмотря на пропаганду атеизма, существовало наставление «исполнять Устав не за страх, а за совесть». Новая же вера, принятая Вселенскими соборами в интересах частных собственников, требовала от человека против совести мириться с несправедливой эксплуатацией трудящихся частными собственниками. Заповедь Иеремии указывает еще на ненужность церквей: и уже не будут учить друг друга, и говорить: «познайте Господа», ибо все сами будут знать Меня, от малого, до большого. По этой заповеди церковнослужителей заменяет «голос совести», названный Иеремией «новым заветом». Современный же книжный «Новый завет» столь противоречив, что сама Церковь не рекомендует его изучать самостоятельно, а только под надсмотром церковных служащих.
Вероятно, в знак несогласия с Право/славной верой, богатейший Уральский заводчик начала 18-го века, Никита Демидов, часто повторял: «не словами, а делами». На все (буквально на все) руководящие должности, не смотря на царский запрет, он ставил только приверженцев старой веры [15], с.55. Новая вера в «бога-троицу» переполнена «двойными стандартами», поэтому не только коммунисты, но и сама Церковь раньше запрещала, а ныне не рекомендует мирянам самостоятельно читать библию. Этих двойных стандартов лишено изначальное Христово учение. Его приверженцы даже подумать не могли, чтобы украсть, обмануть или что-то не исполнить, поэтому Демидов их и предпочитал право/славным.
Нежелающие следовать новой вере в «бога-троицу» стали называть себя староверами. В ответ их поставили вне закона, и начали жестоко расправляться. Огнем, да кнутом, да виселицею хотят веру утвердить! – возмущался протопоп Аввакум. «Огнем» – означало сжигание заживо большими группами в церквах и срубах. Должно быть, под впечатлением этих сжиганий во имя «бога-троицы» появилась сказка о Змее Горыныче, о трех головах, с огнедышащими пастями. Были и самосожжения; люди, чтобы избежать погибели от рук служителей «антихристу», предпочитали сделать это сами. Масштаб самосожжений был велик, и, вероятно, от этого Церковь запретила отпевать самоубийц, принуждая тем признать новую веру.
Петр I возвратил староверам легитимное проживание в обмен на двойное налогообложение. Помимо различного вида притеснений староверы подвергались осмеянию. Царская власть уничижительно стала называть их «старообрядцами», тогда как сами они называли себя староверами, что видно из письма монахов Соловецкого монастыря. Царю государю и великому князю Алексею Михайловичу бьют челом богомольцы твои Соловецкого монастыря. В нынешнем 7176-м (1668) году прислан к нам на место архимандрита священо-инок Иосиф. А велено ему служить у нас по новым Служебникам. А мы, богомольцы твои, хощем все скончатися в старой вере, в которой отец твой и прочие цари, и великие князи препроводиша дни свои – писали они. [16]. Именно в «старой вере», а не в «старых обрядах». Замена в названии «веры» на «обряды», делала ничтожной причину протеста, отчего принципиальность староверов превращалась в капризность.
Против «староверов» власть применяла их высмеивание через коверкание слов. Так П. Мельников-Печерский писал: К «тайным сектам» относится так называемая хлыстовщина. Слово «хлыстовщина», есть искаженное «христовщина». Так названа эта секта потому, что в среде ее постоянно являлись люди, слывшие за одаренных высшими дарами благодати, которых они считали христами. Сколько нам известно, слова «хлыстовщина», «хлысты» изобретены уже в нынешнем (19-м, ВК) столетии некоторыми духовными лицами, считавшими неприличным при названии секты употреблять священное имя Спасителя [17], с. 63–122. Здесь видно, что, православная церковь в своих гонениях на староверов опустилась до того, что делают дерзкие дети, а именно – к уничижительному обзыванию.