Н-да, не без влияния русской поэзии, где достаточно страданий и слёз. Как у Аполлона Григорьева: «Две гитары, зазвенев, жалобно заныли…»
И жалобы к судьбе: «Я в жизни большой неудачник. / Я мог бы и строить, и петь: / Строить дворцы и дачи / Или в песнях громко звенеть…» Читаю эти строки спустя десятилетия и десятилетия, и мне как-то неловко за самого себя. И жалко того молодого человека, трудно входящего в жизнь. Он был неумеха и подругу выбрал такую же, которая редко готовила домашние обеды. Может быть, на голодный желудок и стихи хорошо писались?..
Господи, какие-то девичьи стихи. Сентиментальные. Без мужской жесткости…
И снова мысли о смерти, о самоубийстве… Сегодня читаю газеты о частых суицидах школьников, думаю: какие глупые! Пасуют при первых же трудностях и неудачах. Надо уметь держать удар, как говорят боксёры. Советовать легко. А сам каким был нервным и рыдающим?.. В сочинении Козьмы Пруткова есть поучительные строки:
Просто и убедительно, в стиле чемпиона! И лето вернётся, и все перемелется. И вот, если опять обращаться к русской литературе: «Богат и славен Кочубей…» Это по-пушкински. А по-безелянски: излишне рефлексирующий «юноша бледный со взором горящим» в конечном счёте стал известным журналистом и писателем, автором 39 книг. Возможно, эта станет 40-й, полной воспоминаний об ушедшем.
1954 год – 21/22 года. Жизнь студенческая
2 января
Новый год начался, наступил, пришёл – выбирай любой синоним… 30 декабря ходили по пропускам в мавзолей, видели В.И. Ленина и И.В. Сталина, вечно спящими, но всегда живыми в сердцах каждого советского патриота… Затем пошли в новый, громадный магазин ГУМ. Эх, если бы ещё и деньги… Получил первый номер выписанного «Советского спорта». Не надо бегать теперь на Серпуховку и жадно протискиваться к газетному стенду сквозь жаждущих прочитать скупые строчки про любимый футбол. Ныне дома со всеми удобствами…
8 января
Сдал зачёт по политэкономии: 1) Рабочая сила как товар. 2) Функция денег как мера обращения… Начал читать «Историю английской литературы»… «В будущем мы склонны верить в человеческий прогресс и надеяться вместе с Шелли, что „A brighter morn awaits the human day“» («Для человечества наступит радостный рассвет» «Norther Star», 1846).
А вот и наша советская литература. Ильф и Петров, «Когда уходят капитаны»:
«Вокруг рукописи начинается возня…
– Ах, – говорит утомлённый редактор, – Исбах далеко не Бальзак, но этот Подпругин такой уж не Бальзак!
– Что ж, забракуем?
– Наоборот, напечатаем. Отображены актуальные темы. Язык суковатый, рабочие схематичны, но настроение бодрое, книга зовёт. Потом вот в конце ясно написано: „Это есть наш последний“.
– „И решительный“ написано?
– „И решительный“.
– Тогда надо печатать. Книжка, конечно, – заунывный бред, но зато не доставит нам никакого беспокойства. Никто не придерётся».
11 января
Перечитываю Ильфа и Петрова… Сдавал английский язык… на улице взялся донимать бедных москвичей мороз, он хватает за нос, щиплет уши, подкрадывается под брюки и юбки и вообще шалит. Хочется сидеть дома, поближе к батареям, читать в «Вечёрке» фенологические поэмы Дмитрия Зуева, удобно усевшись в кресле…
19 января
Сдал экзамен по товароведению промышленных товаров. Вопросы в билете: 1) Производство и ассортимент стеклянной посуды. 2) Хлопковое волокно и ассортимент группы хлопкобумажных тканей. 3) Свойства трикотажа и его отличие от ткани… Отвечал, как всегда, звонко. Сдал. Теперь о гематитовом чугуне и о методе Парко пришивания подошвы можно забыть…
23 января
Позади 7 зачётов и 6 экзаменов (4 – на «хорошо», 2 – на «отлично») и да здравствует стипендия! И – «уймитесь, волненья и страсти…»