— А что, если никто не придет?
Он улыбнулся и принялся рыться в ящике длинного, во всю стену, туалетного столика.
— Тогда нам с Бриз придется возвратить деньги за проданные билеты.
— Вы уверены в успехе.
— Я всегда уверен в успехе, — сказал он, вынимая из ящика толстое махровое полотенце. — Я ведь плачу Бриз зарплату.
— А почему так? — Сюзанна отвернулась, увидев, что Джеб снял рубашку и собирается расстегнуть брюки.
— А черт его знает!
Сюзанна заморгала. Джеб менялся на глазах, превращаясь из холодного, равнодушного человека, которым был в гостинице, в рубаху-парня, каким его желали видеть поклонники. Когда она снова посмотрела на него, Джеб уже снял туфли и расстегнул брюки. Отводя взгляд, Сюзанна успела заметить голый живот и полоску темных шелковистых волос.
— Даже вы, вероятно, просматриваете заголовки в разделе скандальной хроники, — сказал Джеб. — Но, чтобы освежить вашу память — учитывая, что жизнь знаменитых кантри-исполнителей не относится к числу ваших любимых тем, — скажу, что в те времена, когда стиль кантри не пользовался почетом, Бриз была королевой хит-парадов. И в это самое время ее группа погибла. Вся целиком. — Он нахмурился. — Какой-то пьяница, не имеющий представления о том, что существует разделительная полоса, ехал на машине с плохо работающими тормозами.
— Какой ужас! — воскликнула Сюзанна, но, тем не менее, никак не могла припомнить этот случай.
— Это была действительно трагедия. — Джеб босиком направился в соседнюю комнату. — Она была лучшей певицей и лучше всех писала песни. Но хотя мне очень неприятно то, что случилось с ее ребятами, мне еще больше не нравится то, что она сдалась.
— Мне кажется, вы умеете убеждать. Вы могли бы уговорить ее вернуться.
— Я пытался. Однако то, что вы слышали сегодня, — это единственное, что она спела за последнее время. — Джеб открыл дверь, ведущую в выложенную мрамором ванную. Вокруг его голой шеи было обмотано полотенце. — Вам будет приятно узнать, что моя мама вырастила чистоплотного сына. — Он проскользнул в ванную, затем высунул голову и подмигнул Сюзанне. — Я переоденусь здесь, чтобы не оскорблять чувства девушки из богатой семьи, — он сделал паузу, — или чтобы ее щеки не приобрели цвет лучших арбузов с огорода моего дедушки.
— Я никогда не краснею! — крикнула Сюзанна, но дверь уже закрылась.
Когда она через несколько минут открылась, Сюзанна вновь заморгала. На пороге стоял не мужчина в черном и не рубаха-парень, а Нечто Совсем Другое. Джеб Стюарт Коуди собственной персоной. Сюзанна попыталась отвести от него взгляд, но не смогла — и тут же пожалела об этом.
В облике Коуди, обутого в желтовато-коричневые ботинки и одетого в узкие джинсы и расстегнутую до пояса синюю рубашку, было что-то такое, что одновременно притягивало и отталкивало Сюзанну.
Но, в конце концов, именно этого она и ожидала — откровенного оскорбления памяти Кларисы Коуди Уиттейкер. Словно подмигивая Сюзанне, в левом ухе Джеба сверкнула серьга — на сей раз золотая.
— Вам совершенно наплевать на сестру, — поднявшись на ноги, гневно сказала Сюзанна. — Я думала, что смогу не обращать внимания на вашу бесчувственность, мне хотелось самой увидеть, к чему вся эта суета, увидеть, как такой человек, как вы, может выступать сегодня на сцене, оскорбляя ее память. Но нет — я не в состоянии. — И она направилась к двери.
Джеб перехватил ее по дороге и развернул к себе. Из его глаз исчезли теплота и ленивая улыбка, они приобрели цвет свинца и казались такими же мертвыми.
— Вы останетесь.
— Не трогайте меня!
Он потащил ее в коридор.
— Вы обязательно услышите мое выступление, — сказал Джеб. — И вы обязательно увидите, к чему вся эта суета.
Разноцветные искры огненным дождем сыпались с потолка. С пола поднимались красные, белые и голубые плотные столбы дыма. Прожекторы шарили по сцене, словно возвещая о скором прибытии некоего принца из другого мира. Принца тьмы, принца желания.
Все еще чувствуя себя прикованным к креслу каторжником, Сюзанна из первого ряда наблюдала за происходящим. Вот глухо забили барабаны, за ними последовали пронзительные звуки гитар. Но сцена по-прежнему оставалась пустой.
На деревянные доски обрушился новый сноп искр. Будто из преисподней, поднялось новое облако и мягко заволокло сцену. Огни прожекторов на миг погасли. В зале воцарилась тишина, затем загорелся одинокий прожектор, и сотни зрителей принялись нараспев скандировать: «Джеб, Джеб, Джеб!»