Джон Юстас сейчас хотел одного — оказаться в постели. В своей постели, в Эльвире. До сих пор он никогда так долго не ездил вместе с Джебом по гастролям и в последнюю неделю уже сильно тосковал по своим родным холмам. Один лишь Бог знает, что испытывают его пациенты в руках этого молодого выскочки, который разъезжает по городу в своем сверкающем «БМВ», расточая белозубые улыбки.
Он посмотрел на свой стакан с апельсиновым соком. Бедро болело так, словно все присутствующие только что прошли по его ногам. А их тут было немало — нигде нет ни одного свободного места.
— Джон Юстас! — тепло позвал его голос Сюзанны. — У вас печальный вид.
— Скучаю по дому, — согласился он, радуясь тому, что она к нему подошла. — Я всегда говорил Джебу, что у меня нет его желания все время быть на виду, но он этого не понимает. И думаю, что не поймет. — Посмотрев на нее, он улыбнулся. — Я рад, что завтра оставлю его в надежных руках.
— Завтра? — повторила она.
— Мисс Сюзанна, это ведь ваш медовый месяц. — Оглядевшись вокруг, он сухо засмеялся. У какой-то женщины, стоявшей возле зеленых бархатных штор, платье съехало набок, обнажая грудь, из растрепанных волос свисала заколка. — Вероятно, вы можете переносить это безумие, которое мне напоминает пир во время чумы, я даже надеюсь, что вам такое нравится, раз вы вышли замуж за Джеба, но мне это не под силу. — Старик дотронулся до ее волос. — Я сегодня ночую в отеле. Если смогу хоть немного поспать, утром улечу домой первым самолетом. Мое благословение вам и моему внуку, и вечного счастья.
Сюзанна положила голову на его костистое плечо. Джон Юстас прижал ее к себе, наслаждаясь теплом ее щеки, прикосновением ее округлого живота. Одной рукой он держал Сюзанну за руку, другой гладил ее нежные кудри.
— Я еще не говорил: «Добро пожаловать в нашу семью»? — тихо, почти шепотом спросил он.
— Всего лишь десять раз. И каждый раз я была рада. А насчет семьи…
Мимо них, направляясь к бару, прошла какая-то пара, и Сюзанна указала Джону Юстасу на освободившееся в углу двойное кресло.
— Давайте присядем, пока есть такая возможность. Я должна кое-что у вас спросить перед отъездом.
Джон Юстас подчинился, но, когда он сел и отставил в сторону свою палку, бедро начало болеть еще сильнее — и не только из-за смены положения.
Услышав от Сюзанны «Я весь вечер думаю о Клэри», он не удивился. Он давно уже ожидал подобного разговора. Быстро и точно, подавляя собственные эмоции, Сюзанна передала рассказ Джеба о драке с шерифом.
— Джеб сказал, что, когда он выздоровел после избиения, он что-то увидел, но не сказал что. Я думаю, что именно это в конце концов и отвернуло его от Клэри.
Она вопросительно посмотрела на Джона Юстаса, и он отвел взгляд в сторону.
— Вы мне расскажете? — спросила Сюзанна;
Он подвинулся в кресле. Боль с новой силой пронзила бедро.
— Это должен сделать Джеб.
— Это слишком болезненно. Я не хочу на него давить, Джон Юстас, — сказала она. — По крайней мере сегодня, а завтра вы уезжаете. — Сюзанна не стала добавлять, что неизвестно, когда они снова его увидят.
Он прислушался к звону бокалов, к доносящейся из соседней комнаты громкой музыке, к гудению голосов. Джон Юстас был рад, что в темном углу не видно выражения его лица.
— Как вы знаете, мы с Клэри видели все по-разному. Боюсь, что моя версия покажется вам несправедливой.
— Я хочу услышать правду.
Джон Юстас, который уже давно понял, что лишь немногих людей можно назвать совершенно честными, подумал, что Сюзанна относится к их числу, как и Джеб. Его сердце сжалось от любви к женщине, которая вышла замуж за его внука. Теперь она входит в его семью.
Глядя вдаль, он начал говорить, осторожно подбирая слова.
— В ту ночь, когда я подобрал этого мальчика, я подумал, что никогда не видел более потерянного взгляда, чем тогда у Джеба. В первые часы я даже боялся, что он не выживет. У него было внутреннее кровотечение, — сказал Джон Юстас. Употребляя медицинские термины, он чувствовал себя увереннее. — И, возможно, разрыв селезенки. — Он не смотрел на Сюзанну, которая держала его за руку. — Слава Богу, в основном его ранения оказались всего лишь ссадинами и ушибами, за исключением переломов и двух великолепных фонарей под глазами.