Почти каждый раз при смене часовых поясов она превращалась в собственную мать, школьную библиотекаршу с тихой склонностью к алкоголизму. Если бы мама была библиотекарем в университете, размышляла она. У меня был бы шанс воспринять правильные идеи.
«Поток сознания! – кричала она на сцене на Ямайке, где вода была цвета чистейшего аквамарина. Но вряд ли надолго, угрюмо подумала она. – Поток сознания давно был обуздан человеком, которому нравилось, когда жена пердела ему в лицо. А теперь представьте поток сознания, который не совсем наш. В котором мы с вами активно участвуем, мы его создаем, но и он, в свою очередь, создает нас». Кто-то из зрителей в зале зевнул, потом зевнул еще кто-то, и еще. И еще. Задолго до появления нынешних векторов мысли мы уже были видом, склонным к подражанию себе подобным.
В Центре спасения диких животных в Мельбурне ей дали подержать крошечного кенгуренка-альбиноса, и у нее мелькнула такая мысль: возможно, люди чувствуют больше симпатии к этому конкретному кенгуренку по причинам белого шовинизма, точно так же, как, выбирая себе кота, мы охотнее возьмем кота с голубыми глазами? Есть над чем поразмыслить. И все же, держа в руках крошечного кенгуренка, она буквально физически ощущала, как у нее отрастает глубокий и эластичный брюшной карман: чтобы увезти что-нибудь контрабандой с этого континента, где луна ходит по небу в обратную сторону и где есть эскимо под названием «Голубая мечта». «Америка – очень расистская страна, да?» – спросил водитель такси по дороге обратно в город. «Очень», – сказала она и принялась объяснять, но таксист вскинул руку и покачал головой. «То же самое и здесь, – сказал он, – каждый день. Полиция всегда убивает этих людей, даже если они крадут что-то совсем уж пустячное».
Она приехала на час раньше для интервью на Би-би-си в надежде, что это как-то изменит мнение об Америке в лучшую сторону. «Вы бы… назвали… себя… англичанином?» – деликатно спросила она у журналиста, когда он провел ее в студию, охлажденную кондиционером, потому что она никогда толком не понимала, кто должен быть англичанином, а кто нет.
«Под дулом пистолета, наверное, да», – ответил он, дохнув на нее потоком горячего ветра, и вскинул подбородок с видом одновременно обиженным и вызывающим. Она невольно попятилась, не на шутку встревожившись. Она сейчас совершила Брексит? В наше время довольно легко совершить Брексит чисто по недомыслию или случайно. Она снова шагнула вперед и неловко коснулась его руки. «Не волнуйтесь, – сказала она. – Если такая угроза возникнет, то только в Америке и больше нигде».
Таксисты из других стран в последние пять минут их поездки обычно обязательно ей говорили, что диктатор по крайней мере всколыхнул застоявшееся болото. «Там у вас уже стало гораздо лучше, – ободряюще сообщил ей один из водителей, пока за окном полыхал закат, искрящийся по уголкам как уникальная экранная заставка. – Знаете, я заработал на этих выборах десять тысяч долларов. Знал, на кого ставить. Сразу смекнул, что должно произойти. Никто другой не додумался, а я – да». Стало быть, что бы ни происходило, оно пустилось не просто по водам, а по морям.
Хотя еще есть надежда на молодежь. В европейском поезде она сидела в одном купе с очень юной чешской парой влюбленных, норовивших забраться друг другу в глаза, руки, рты. Каждые две-три минуты девушка подносила к губам руку своего парня и целовала его запястье, будто ела первую в новом сезоне клубнику, а потом изливала ему в лицо поток нежных, пронзительных слов на чешском. Она смотрела на них, и ее щеки пылали румянцем стыда, потому что в Америке не только закончился секс – восьмого ноября 2016 года, – но и сам английский язык, язык завоевателей, что крошил камни и использовал их как строительный материал, никогда не был способен звучать вот так, словно готовясь обрушиться в свои собственные, призывно распахнутые руины.