Тварь разинула пасть, полускрытую всклокоченной бородой, и набрала воздуха в мумифицированные легкие. Нужно было Крикнуть, хоть что-нибудь, но Банри словно окаменела. Лишь в последний момент она со всей силой отчаяния воткнула клинок Болара под грудину мертвеца между лохмотьями кольчуги, прямо в иссохшее сердце. А затем на нее обрушилась вся мощь Морозного Дыхания.
Тьма наконец-то перестала оглушительно звенеть, и воцарилась тишина. Стали различимы другие звуки – чьи-то тихие стоны и заунывный вой сквозняков в тысячелетних стенах. Банри медленно опустила пораженные холодом веки – глаза немилосердно саднило – и поняла, что стоны – ее собственные. Это она тихонько хнычет от боли и потрясения.
Лицо и все тело спереди и с боков горело и зудело, как если бы она голышом погуляла по склонам Глотки Мира. Впрочем, грудь и средние пальцы на руках пекло, будто кто-то навалил на них углей. Особенно болел палец справа.
Банри сухо всхлипнула, глядя в темный потолок, и шевельнула остальными пальцами, а затем кистями. Руки вроде слушались. Ноги, как выяснилось секундой позже – тоже. Но все равно казалось, что спина покалечена, что-то неправильно было там, позади. Перевернувшись на бок и чувствуя подозрительную легкость за спиной, она не сдержала вопля боли и застыла, тяжело дыша и набираясь сил для следующего рывка.
Наконец имперка встала на дрожащие ноги и попыталась выпрямиться, прислушиваясь к ощущениям, но все мысли вылетели из головы, когда ее одежда осыпалась на пол черными лохмотьями. За спиной со звоном свалился мешок с пожитками.
Банри так опешила, что тупо смотрела на собственную голую грудь, обмороженную и пятнистую и прикрытую только тяжелым гномским ожерельем, не шевелясь и почти не дыша. Только когда от холода и запоздалого шока ее заколотило, она, трясясь, поковыляла туда, откуда пришла.
Масло на полу пришлось кстати, но чтобы поджечь его, пришлось потратить остатки сил на заклинание. Жидкость вспыхнула, а Банри, не в силах удержаться на ногах, опустилась голой задницей на пол, спиной к огню и застыла, прикрыв больные глаза.
Чувствительность медленно возвращалась. Пальцы и кожа под ожерельем заболели еще сильнее. Банри стянула двемерское украшение, провозившись с замком, уронила на пол и занялась кольцами – это из-за них пальцы жгло как огнем. Кольцо с левой руки сошло быстро, но когда имперка поднесла к глазам правую, то обомлела – маленькое золотое колечко, которое она когда-то нашла на теле какого-то колдунишки с перевала между Пределом и Фолкритом, расплавилось, превратившись в бесформенный комок металла, облепивший фалангу.
Золото было еще мягким. Банри счистила его с пальца вместе с клочками кожи, шипя от боли. На левом среднем осталась широкая красная полоса, зато правый превратился в обожженный кусок мяса, сочащийся сукровицей и лимфой. Имперка потрогала кожу под ключицами – саднило, но боль в правой кисти сейчас затмевала любые неудобства.
Масляный огонь еще горел, но разнеживаться уже не получалось. Нужно было что-то сделать с ожогами и обморожениями. Банри заковыляла к месту трагедии, на секунду замерла с поднятой ногой, но затем пожала плечами и продолжила путь. Если бы неживой Язык был в состоянии добить ее после того удара мечом, он бы давно это сделал.
Мешок с оборванными лямками жалкой кучей валялся среди остатков одежды. Банри поискала оружие и обнаружила пустые ножны и невредимую Розу Сангвина в том месте, куда ее отшвырнуло мощью Крика. Кожаные перевязи, ставшие хрупкими от мороза, рассыпались. Рядом имперка нашла остатки своих сапог – оказывается, они развалились еще до того, как она встала. От плаща, обеих рубах и кожуха остались жалкие лоскутки, которые и новорожденному младенцу в качестве подгузника были бы маловаты. Банри окинула лохмотья взглядом, подавила дрожь и подобрала вещевой мешок. Со дна его капало, но имперка приказала себе не паниковать раньше времени – может, что-то и уцелело.
Она вернулась к огню. Тут воняло, но хоть было светло и пока тепло. Банри развязала тесемки – с трудом, пальцы, особенно на правой кисти, плохо слушались – и с содроганием заглянула внутрь. Ящички уберегли часть зелий от гибели в осколках, фляжки с бренди и питьевой водой были оловянными и от удара разве только немного помялись. Банри вытряхнула содержимое мешка на пол и отыскала уцелевшее заживляющее зелье. Проглотив его, она вскоре почувствовала себя куда лучше и занялась ожогами.
Одежда, промоченная зельями, попахивала лекарством, но лучше уж такая, чем никакой. Правда, запасной обуви в мешке не было, Банри никак не могла представить, что почти новые сапоги так скоро падут смертью храбрых. И она осталась без верхней одежды – кожух и плащ годились только на подстилку для кошки. Был еще скатанный меховой спальник, который валялся там же, где и оружие, если его распороть, то можно приспособить вместо накидки.
Банри перебрала вещи, отделив то, что еще можно использовать, от мусора. Сдвинув мокрые осколки пузырьков и ненужные ящики в сторону, она надела обратно ожерелье и уцелевшее кольцо, задержав взгляд на оплавленном куске золота.
Фаренгар предупреждал о нем…
– Лучше продай его кому-нибудь, – услышала она голос придворного колдуна, будто он говорил это сейчас, а не больше года назад в Драконьем Пределе.
– Сам не купишь? – спросила тогда имперка.
– Эту дрянь? Нет.
– Почему? Ты же сказал, оно зачарованное…
– Ага, сказал. Так оно и есть. Только чары на нем плохонькие. Говоришь, забрала его у какого-то юнца из леса?
– Угу.
– Понимаю. Скорее всего, парень тренировался в Зачаровании, для самого первого наложения чар неплохо, но не более того.
– А как оно зачаровано? В смысле – что делает?
Фаренгар повертел колечко в пальцах.
– Защищает от чужих заклятий. Не абсолютная защита, само собой, абсолютной даже Шкура Спасителя, говорят, не давала. – Он ткнул пальцем в другое кольцо, принесенное имперкой вместе с первым. – Вот это – гораздо более стоящая вещь, с похожими свойствами. Чары сильные, грамотно наложены. Если его захочешь продать, я с радостью куплю, за приемлемую цену, конечно.
Банри подкинула на ладони тяжелый темно-желтый ободок. В отличие от яркого современного колечка, оно было совсем не так красиво, но в том, что это украшение ценнее, имперка нисколько не сомневалась.
– Нет, пожалуй, – проговорила она. – Оставлю себе оба. Защита от колдунов мне пригодится.
– Как знаешь. Но новодел носить не советую – если атакующее заклятие будет достаточно могущественным, тебе не поздоровится.
Банри пожала плечами, а позже принесла Фаренгару добытое из Альфтанда ожерелье. В зачарованиях она ничего не смыслила, могла только распознать, что вещь заколдована. При виде тяжелого украшения из золотых пластин глаза колдуна вспыхнули как уголья, но Банри и без того знала, что двемерская поделка дорогого стоит.
– Его бы и сам император не постеснялся носить! – выпалил Фаренгар, а Банри подумала, что император, пожалуй, обойдется.
Ожерелье дополнило собой два колечка – гномы тоже желали защищаться от враждебной магии.
Имперка потрогала золотые пластины на груди, скрытые запасной рубахой, и в последний раз взглянула на печальный комочек золота у своих ног. Фаренгар сам учил ее, что сила зачарований на носильных вещах складывается. Быть может, именно это плохонькое колечко защитило таншу от превращения в груду мороженого мяса с костями.
Сапоги она, задушив брезгливость, сняла с одного из драугров женского пола, тела которых остались валяться в залах храма. Выбрав те, что получше сохранились, Банри обмотала ноги уцелевшими кусками одежды и примерила ветхую обувь. Сапоги оказались велики, так что внутрь новая хозяйка запихнула косо вырезанные ножом стельки из останков кожуха. Теперь ногам было удобнее – и теплее.
Лямки мешка, как и перевязи для меча и посоха, Банри кое-как починила, используя все те же остатки старой одежды. Нацепив накидку, бывшую раньше спальником, она пристроила мешок, ножны и Розу Сангвина на спину и отправилась на поиски своего меча.