Сейчас время обеда. Покормите личный состав, мы вам мешать в этом не будем. Будем очень благодарны, если и нас покормите.
Скоротечное собрание закончилось. Ротные и взводные пошли в свои подразделения, чтобы дать команду построения на обед, а самой комиссии накрыли обеденный стол в кафе-чайной. Проводил их комбат и потихоньку приказал двигаться туда же всем своим замам.
Но, как только комбат завёл внутрь комиссию, её председатель попросил комбата освободить их от его присутствия.
Сразу после обеда комиссия приступила к работе по собеседованию с каждым офицером.
Командир батальона провёл в своём кабинете около часа. Все ждали его с нетерпением, а чувства собравшихся можно было описать, только суммируя страх, сожаление, сочувствие, злорадство, тревогу, надежду… и ещё целый букет человеческих эмоций.
Безразличных не было ни одного, но также не было и единого чувства внутри каждого ожидавшего.
Гамму чувств переполняло и выплескивало то в виде перечисления достоинств комбата: в тяжелейших условиях прибытия в Сургут он сохранил живым и здоровым весь личный состав, построил уже так много в военном городке, часть постоянно выполняла производственные задания и была на неплохом счету… То тут же начинали перечислять его недостатки и грехи: «задолбал» своими «тревогами», жёны своих мужей не видят месяцами, дети даже не узнают отцов и путают, когда встречают со службы, солдаты у него гибнут, как на войне, хам отъявленный, разговаривать не умеет, даже на женщин орёт, причем матом.
И была ещё одна черта характера, которую не смогли отнести ни к «плохим», ни к «хорошим»: бабник!
Наконец закончилась беседа комбата, и он весь «мокрый как мышь», вышел в коридор к ожидавшим.
– Вот и всё! Я сегодня был последний день вашим командиром батальона. Завтра я уже должен сдать все дела и меня направляют заместителем командира отдельного кадрированного железнодорожного полка.
Вторым и последним в этот день беседовал с комиссией Овчинников, замполит части.
Его беседа была даже дольше первой.
Если комбат вышел «как мышь», то для замполита найти сравнение было очень трудно.
Он появился из кабинета таким, будто, уходя, там оставил своё лицо, свой оптимизм, весёлость, физическую силу и бодрый дух. Так может выглядеть человек, получивший по суду незаслуженно высшую меру наказания.
– Юрий Васильевич! Ты что? Что там решили? – пристал к нему Иващенко.
– Пошли к тебе в кабинет.
– Там Соломатин сидит, может быть к тебе?
– Нет! Пошли к тебе. Он тоже должен быть в курсе. Да у тебя ещё и покурить можно, а у меня в кабинете не курят.
– Так ведь ты сам не курящий!
– Что ты, Иван Иванович! С такой жизнью не то, что закуришь, тут и запить можно! Кстати, у тебя не найдется?
Они зашли в кабинет партработников.
– Слушай, Андрей, вот тебе ключ, поищи у меня в кабинете по шкафам. Мне кажется, что там коньячок был.
Андрей пошел выполнять просьбу замполита, думая, что тот не хочет при младшем подчиненном рассказывать о том, что же произошло с ним на комиссии. Однако он ошибся. Замполит сидел молча и терпеливо ждал, принесёт его подчиненный коньяк или не принесёт? Только неожиданно для всех с большим наслаждением курил сигарету.
Соломатин сумел найти то, что было спрятано на «черный день», поскольку, пожалуй, именно этот день и наступил.
– Разлив коньяк в три стакана, Овчинников поднял свой и сказал:
– Ну вот, за одно и простимся! Завтра я уже у вас не замполит. Председатель комиссии расценил всё, что у нас произошло, как мою личную недоработку:
– я не воспитал командира;
– я недосмотрел за ротными;
– я развалил политико – воспитательную работу в батальоне;
– по моей недоработке в части процветает махровым цветом дедовщина… Короче, список моих преступлений такой, что удивительно, что меня определил в другую часть на службу, а не сразу в тюрьму!
Меня, только что получившего майора, он отправляет в захолустный дальний полк на должность начальника клуба! Должность сама по себе капитанская, а я планировал на будущий год сделать попытку поступить в академию, чтобы двигаться дальше. А теперь я так до пенсии останусь майором! Всё, конец карьере! Теперь мне можно идти по стопам доктора Алямовского. В армии я больше никому не нужен.
Так работала комиссия под председательством майора с такой нежной, мягкой фамилией Любочкин.
Но не всем эта работа «вылезала боком».
Тот же капитан Крук, конфликтнувший с председателем ещё в момент представления комиссии со своей должности секретчика части был отправлен куда-то начальником штаба, заместитель командира по технической части переведён на такую же должность куда-то на Алтай, главный инженер остался при своей должности.