Морриг снова вытягивает руку вперед со стоящей на ладони чашкой, что-то короткое произносит на том же языке и делает несколько шагов навстречу.
И ритуал повторяется — Хине снова произносит длинную речь, в этот раз сопровождая ее мягкими пассами обеими руками, Морриг делает еще несколько шагов навстречу и все так же тянет руку с чашей.
Когда до нее остается совсем небольшое расстояние, я решаю, что ждать больше нечего, выступаю вперед из-за спины Хине-Тепу, из моего рукава тонкой змейкой вылетает Эоль-Сегг! В последний миг я вижу в еще более увеличившихся глазах Морриг узнавание. Она все поняла, но сделать уже ничего не успевает, несмотря на все свои способности.
Эоль-Сегг настигает Туату, сумевшую все же поднять свои шестипалые ладони к лицу, серебристый жгут опоясывает ее горло и сразу распускается тысячью отростков, обвязывающих всю высокую фигуру Туату в светящийся кокон! Он прозрачен и я вижу, как тонкие нити сжимают прекрасное лицо Сиды, я вижу, как выпадает из глазницы янтарный глаз, я вижу, как осыпаются на пол отсеченные тонкие пальцы. Морриг что-то истошно вопит, она орет так, будто ее сжигают живьем, но мне некогда смотреть на нее — пока она не издохла, пора позаботиться о ее выводке кровососов! Я тащу из-под плаща тесак, замечаю краем глаза, как Иштван пускает стрелу в сторону стоявших у дверей Анку — они оба уже несутся к нам!
Сжимаю рукоять тесака обеими руками. Я готов к драке, но последний Анку, остававшийся в зале, получает стрелу в раззявленную пасть и валится с ног, становясь в одно мгновение обгорелым дохляком — пламя вспыхивает лишь на краткий миг и почему-то сразу со всех сторон! Я стремительно оборачиваюсь, но застаю лишь опадающий вниз пепел и маленький серебристый шарик, катящийся по полу.
— Дверь! — кричит Хине-Тепу. — Иштван, закрой и держи дверь! Одон, подними Эоль-Сегг! Она больше неопасна. Торопи…
Она не успевает закончить, как над катящимся шариком, в который превратилась Эоль-Сегг, вдруг открывается окно! Прямо вот так — посреди зала вдруг открывается окно! И в нем я вижу страшную рожу, величиной с хороший арбуз.
На роже два глаза, но оба они расположены вертикально — с одной стороны раздвоенного носа. Зато оба уха — с другой его стороны. Тонкие, едва заметные губы открыты, из острозубого рта течет нитка слюны. С лысеющей башки вниз тянутся жидкие пряди волос, очень похожие на паутину. На подбородке какие-то отвратного вида струпья. Словом, вижу перед собой такое чудовище, что становлюсь очень близок к тому, чтобы потерять рассудок окончательно.
— Нуаду! — с заметным волнением выдыхает Хине-Тепу. — Но как?! Ведь это дорога фоморов!
Я догадываюсь, что она имеет в виду распахнувшееся в воздухе «окно».
Туату из Сида Нуаду что-то рычит, ухватывается руками — шестипалыми и шерстистыми — за края «окна», раздвигает их в стороны и через нижнюю границу переваливается его нога.
Я, видимо, моргаю, потому что в следующий миг вижу, как стремительно, будто жидкое, начинает меняться его лицо и очень быстро на нем не остается ничего ужасного, а потом на пол спрыгивает очень красивый мужчина средних лет с печальными глазами. Он темноволос, поджар, широкоплеч и… думаю, так должен выглядеть наследный принц какого-нибудь сильного королевства.
— Дура, — произносит он первое слово. — Мы и есть фоморы. Кому еще ходить нашими путями, как не нам?
Он чем-то похож на всех Туату, которых мне довелось увидеть, но в то же время гораздо человечнее. Уши не такие острые, как у Хине или Морриг, глаза большие, но не настолько, чтобы удивлять. Пальцев на руках по шесть. Но самое главное — он не женщина! Я уже думал, что все обитатели Сидов — бабы, а размножаются они как червяки — делением, но, оказывается, есть среди них и те, кто носит в штанах… Впрочем, он называет себя фомором. И почему-то предпочитает разговаривать на знакомом мне языке. Туату ли он вообще?
— Так-так-так, — бормочет Нуаду, обходя кругом шарик Эоль-Сегг. — Значит, Хине-Нуи своего добилась. Клиодна и Морриг стерты в этой реальности, путь для Беернис наверх открыт. Эоль-Сегг снова разряжена. И помогли тебе в этом два обычных глупых человечка. Что ж, чего-то подобного я и ожидал. Кто еще мог бы стереть Туату? — он наступает сапогом на блестящий шарик и недолго катает его по полу подошвой. — Что мне с тобой делать, маленькая? Я ведь ставил на вас, теперь могу отблагодарить.
Хине-Тепу что-то ему щебечет, но Нуаду отмахивается:
— Говори по-человечески! Мы здесь не одни. Они шли за тобой и заслужили немного знания. Кроме того, они были очень забавны, — Нуаду поднимает с пола Эоль-Сегг и кладет его в карман расшитого золотом камзола.
Ему безразлична природа этой убийцы Туату.
— Что это у тебя, человек? — он вытягивает руку и срывает с меня пояс. — Серебро! — Нуаду прикусывает монету зубами, морщится. — Не очень-то оно чистое! Больше оно тебе не понадобится, — он бросает мой потайной пояс в «окно». — Так что ты желаешь для себя и своих помощников, Хине-Тепу? Они ведь сильно тебе помогли?
— Да, отец, — соглашается Хине. — Без них все было бы бесполезно. Прими меня в свой Сид, мне пора.
— Верно, — Нуаду встает перед ней, осматривает ее тщательно. — Ты уже созрела и готова понести. Я беру тебя в свой Сид. Сейчас. Ступай.
И только сейчас я замечаю, что «окно» все еще висит в пустоте.
Хине оглядывается:
— Прощай, Одон. Твою награду тебе отдаст моя младшая сестра. Прощай, Иштван. Это было славное дело.
Она пожимает мне руку своей прохладной ладошкой, потом целует Иштвана в лоб и идет прочь.
«Окно» перед ней раздвигается в стороны, она переступает порог и я в ужасе закрываю глаза: маленькая Туату, к которой я так привык, превращается во что-то невообразимое! Такие же щупальца, что я видел, когда Карел боролся с Клиодной, вырастают из головы Хине-Тепу, шея удлиняется многократно, спина рвется и из прорех высовываются еще две лапы. Я готов уже шлепнутся на задницу, как поверхность «окна» покрывается волнующейся рябью и наваждение пропадает: куда-то вдаль идет та самая симпатичная кровососка, к которой я успел привязаться. Смотрю на Иштвана и понимаю, что привиделось не мне одному — он тоже трет глаза кулаками.
— Теперь закончим с вами, — предлагает Нуаду. — Итак?
— Я хочу быть с Хине! — громко заявляет Иштван.
— Что?! — хохочет Нуаду. — Ты в своем уме? Как ты сможешь с нею быть? Ты сдохнешь скоро! Лет тридцать еще и все. Впрочем, если ты так сильно желаешь, я могу тебя сделать Анку Нуаду и ты будешь всегда возле нее.
— Анку? И я буду подчиняться ей? Я стану жрать людей?
— Если захочешь, — подмигивает ему Нуаду.
Иштван как-то съеживается, его голова опускается, на лице написана страшная мука. Он не знает, как ему поступить.
— Впрочем, подумай, если не готов принять решение сейчас. Держи, — Нуаду протягивает Иштвану какой-то лоскут, — надумаешь — просто сожги его и мы снова встретимся.
Туату, который оказался фомором (что за история связывает эти два волшебных племени?), подходит ко мне:
— А ты? Чего хочешь ты?