Прибавляю огня на ночной лампе, любезно оставленной мне домовладелицей.
— Недурно, — Карел оглядывается вокруг. — Здесь можно переночевать? Бесплатно?
— Устраивайся на полу, — кидаю ему пышную перину с кровати, — подушки для тебя, увы, нет.
— Смеешься? Мне с подушкой спать — только расхолаживаться. А в моем положении такого позволить себе нельзя. Кто это такие рулады выводит?
Карел смотрит вниз, на пол, под которым как раз должна находиться спальня Герды.
— Хозяйкин дружок-стражник, — безразлично отвечаю я, хотя самому неприятно, что он остался в доме.
Карел стаскивает с ног сапоги, припадает к горлу кувшинчика, делает несколько торопливых глотков и ставит его на место:
— Ой, извини, я думал там просто вода.
— А там? — я уже подозреваю, что гостеприимная хозяйка и сама была бы не против свести со мной знакомство поближе, и если бы не этот усач…
— А там вино. Неплохое для здешних мест. Не сравнить, конечно, с южными провинциями, но все равно неплохое. — Он замолкает, но видно, что хочет что-то сказать. — Я немного отпил. Где-то на половину оловяшки. Нечаянно.
Я сажусь на край кровати и слежу, как Карел устраивается на полу.
— Карел, дружище, — я не знаю, как мне озвучить свою непростую просьбу и потому мямлю, — здесь такое дело, понимаешь… я не могу тебе предоставить бесплатную ночевку.
Приятель смотрит на меня удивленно:
— Как же так? Ты ведь знал, Одон, что денег у меня нет? Зачем притащил сюда? Перину вот…
Еще бы мне не знать! Готов биться об заклад, что не дай я ему ту пару монет, то уже завтра он занялся бы людоедством!
— Понимаешь, Карел, вот когда мы встретились, ты сказал, проболтался про Болотную Плешь, помнишь?
Он не отвечает, ждет продолжения.
— Расскажи мне, что там было на самом деле, и будем считать это твоей платой за ночевку.
— А иначе? — он весь как-то подбирается, но остается на месте.
— Не знаю, — развожу руками, — правда, не знаю. Наверное, ты все же переночуешь, но я страшно расстроюсь. Буду ворочаться и стонать всю ночь.
Прислушиваюсь к раздающемуся снизу храпу и понимаю, что моя угроза — пустое.
Он беззвучно закатывается в приступе смеха, держится обеими руками за живот и закрывает глаза, в которых становятся видны влажные блестки выступившей влаги. Смеется долго, заразительно, едва не сучит ногами по полу. А мне не смешно.
— Ты забавный парень, приятель, — говорит Карел, когда успокаивается. — Не ожидал я такой простоты. Зачем тебе это?
— Хочу разобраться, как так получилось? Понять — кто такие мы и кто такие Анку? И почему мы не можем их одолеть?
— Ишь ты! — восхищается Карел и садится, обхватывая колени руками. — Зачем тебе это, мальчишка?
Я и в самом деле не знаю, зачем мне это, но желания узнать, прикоснуться к правде, вдруг оказывается так много, что оно сжигает меня. И я знаю, что никто во всем мире не расскажет мне о тех событиях вернее, подробнее и правдивее, чем мой нечаянный друг.
— Не знаю, — говорю ему и в свою очередь прикладываюсь к кувшинчику. — Но очень хочется знать.
Сколько-то времени мы молчим — только огонек в лампе пляшет, отбрасывая трепещущие тени на стену, да слышен исполинский храп перетрудившегося стражника.
— Ладно, Одон, — разрывает наше молчание Карел, — за добро нужно платить добром. Нехорошо выйдет, если тебя, такого молодого, сожрет ненасытное любопытство. Я тебя спасу от такой участи. Я расскажу тебе о Болотной Плеши, но у меня тоже есть два условия. Если ты их примешь, я постараюсь вспомнить все.
— Говори! — я уже готов к любым условиям.
— Ты же знаешь, что я… что мне… в общем, Одон, рассказ мой стоит двадцать монет. Мне неудобно это говорить, но завтра я снова захочу кушать, а память — единственный товар, который у меня сейчас есть. И я хочу получить за нее хоть что-то. Понимаешь?
Я молча достаю свой кошель с теми монетами, что отдал мне незнакомый бакалейщик:
— Одна, две… десять… шестнадцать… двадцать. Забирай. Какое второе условие?
— Никто не должен об этом узнать от тебя. Потому что, если это произойдет, Остроухие решат заняться мною всерьез и меня тогда не спасет ничто. А мне еще хотелось бы немного пожить.
— Конечно, Карел! Это само собой! — горячусь, потому что мне кажется, что уж это-то условие я смогу выполнить не особо напрягаясь.
— Не спеши, — он останавливает мой порыв. — Это очень трудное условие.
— Я сдержу слово, Карел, — решительно обещаю я.