— У вас есть три дня. Если за это время не управитесь, то нужно будет продлить подорожную, — напоминает о себе усатый страж и я благодарно ему киваю.
— Что он тебе сказал? — спрашиваю остроухую о заскучавшем кровососе.
— Выразил почтение и готовность служить.
— Он сообщит о нас, о твоем прибытии в Сид… Гирнери?
— Они уже знают об этом.
— Как? Ведь он никуда не уходил! Он бы не успел! Это колдовство какое-то?
Мне кажется невозможным, нереальным ее заявление, я думаю, что она специально пугает меня, чтобы я вернее служил.
— Колдовство? Нет, человек Одон, это не колдовство в твоем понимании этого слова. Просто Туату видят глазами своих Анку. Если того пожелают. А сейчас я разговаривала не с этим… червем, а с Младшей Хозяйкой Сида — Ниацри. Она здесь, в городе.
— И что она сказала про меня?
— Что очень рада тебя увидеть, что хочет отдать тебе сокровища своего Сида и назваться твоей женой до скончания века. Твоего, разумеется.
Я оглядываюсь и вижу перед собой нечеловеческие глаза, наполненные смехом:
— Врешь?!
— Вру, — весело соглашается Хине-Тепу. — Ниацри не стала бы интересоваться таким беспомощным существом как ты. Ты, человек Одон, для нее прах, пепел сгоревшего сто лет назад леса, щебень упавшей в океан скалы. Никто, пустое место. Меньше, чем пустое место.
На самом деле для меня эта Ниацри существо того же порядка — я не знал о ней ничего еще час назад и жил припеваючи. Ну не совсем припеваючи, скорее — сносно. У многих и такой жизни нет.
— Подумаешь! — дергаю подбородком. — Тем лучше!
Пока мы мило беседуем, я успеваю оглядываться вокруг. Улицы чуть шире, чем в Хармане, такие, что пара телег разъедутся не соприкоснувшись, домишки почти такие же, разве только трех- и четырехэтажных побольше, чаще встречаются паланкины и коляски, запряженные парой, а то и двумя парами лошадей, люди такие же как в моей родной деревне — в общем ничего особенного. Здесь не сидят на крышах Святые Духи, по канавам не течет молоко, а из открытых окон не таращатся на меня бесчисленные красотки. Если здесь и есть таковые, то предпочитают заниматься каким-то другими делами.
— Расскажешь, зачем мы сюда приехали? — спрашиваю у остроухой. — И куда мне теперь Фею направить?
— Пока прямо, — отвечает. — Нам нужно где-то остановиться, а ночью пойдем на городское кладбище.
Вот так и знал: свяжешься с этой кровососущей нечистью и кладбищ нипочем не избежать! А я их с самого молокососного возраста жуть как боюсь! Я и деда-то хоронить на почти заброшенное кладбище поперся только потому, что со мной почти вся деревня пошла! В одиночку я бы не пошел туда ни за какие сокровища! Очень мертвяков боюсь! Говорят, иногда в лунные ночи они поднимаются из земли и утаскивают в свое черное мертвое царство всех, кто попадется им на пути! За кладбищами издавна нехорошая слава повелась. Если обряд захоронения не провести как положено, то вскорости жди в гости посланцев из мира Смерти! Да есть ли такие, кто вообще не боится мертвяков?! Разве только Анку — тем вообще все безразлично, они сами куда хочешь любого мертвяка утянут.
— Слушай, — вспоминаю вдруг, — помнишь, ты грозилась сделать меня своим Анку? Я вот что подумал: а ведь это же невозможно!
— Почему это? — в голосе остроухой слышится легкое любопытство.
— Ну подумай сама: ведь Анку приходят за людьми, соблюдая строгую очередь. И хоть нам, людям, она часто непонятна, но она есть! И любое нарушение очереди будет нарушением закона! Поэтому, превратив меня в Анку, ты бы стала нарушительницей!
— И что? — она все еще не понимает.
Я уже и сам начинаю сомневаться в своей догадке:
— Разве не положено было Туату наказать тебя?
— Меня? Из-за тебя? — Хине-Тепу издает какой-то непонятный звук, похожий на комариный писк. — Человек Одон, ты слишком много о себе мнишь. Просто поверь, что если мне нужно будет сделать из тебя Анку, то препятствием этому будет только наша личная с тобой договоренность. И никакой закон, придуманный другими людьми или Туату, не сможет меня остановить.
Каждый раз, когда я начинаю думать, что немножко разобрался в мире кровососов, оказывается, что я не знаю ничего! И если так дела обстоят со мной, то что говорить о большинстве моих соплеменников? Бедняги, они ведь вообще ничего не знают!
Но соглашаться таким уничижением моей скромной персоны не хочется и я захожу с другого конца:
— Не зря же ваш Сид не пускают в наш мир? Если бы ты стала вести себя здесь так, будто ты из числа здешних Туату, то тебя бы точно наказали! Или даже весь ваш Сид!