— С кем я разговариваю?
— Мне сказали, что ты искал меня и называл имя владетеля Болотной Плеши?
— Если тебя зовут Гуус Полуторарукий, то да — я искал тебя.
— Тогда ответь — откуда ты знаешь Карела?
Сколько я не вглядываюсь в черноту углов, но так и не могу разобраться, кто и откуда со мной разговаривает. Звук исторгается сразу отовсюду.
— Мы встретились с ним в Хармане. Я помог ему с деньгами и еще… в одном деле.
— Какой у него был клинок? — задает невидимка неожиданный вопрос.
— Я не очень разбираюсь в них, чтобы уверенно судить о том, но одно знаю точно — у его клинка был потайной механизм.
— И что он открывал?
— Серебряное лезвие!
— Верно. Ты знал Карела. И знал его достаточно близко. Хорошо, скажи мне, зачем ты пришел?
Я собираюсь с мыслями и выпаливаю:
— Когда Карел погиб, он оставил…
— Погиб?
— Так получилось.
— Он выполнил свой обет?
— Да, если мы говорим об одном и том же обете, связанном с событиями на Болотной Плеши, произошедшими многие годы назад.
Гуус — если это он — молчит. Видимо, соображает что-то и решает, что теперь со мной делать.
— Эй, мне продолжать?
Из угла слева за спиной раздается шорох. Я поворачиваюсь и вижу перед собой неопределенное существо. У него действительно полторы руки: левая длинная до колена, правая короткая, еле достает до пояса. Но обе они оканчиваются массивными пятернями. Он приближается ко мне и я различаю его очень породистое лицо, будто созданное для того, чтобы служить натурой скульптору, ваяющему памятник какому-нибудь королю. Его спина изогнута вправо, словно в детстве его огрели здоровенной дубиной, он сломался, да так все и осталось.
— Я Гуус, — сообщает мне уродливый человек. — Карел был мне как брат. И мне жаль, что я не присутствовал при его кончине. Как он умер? Ты сказал, что он успел убить Клиодну?
Если он хотел меня удивить, то ему это удалось. Я ведь думал, что мне досталась судьба единственного человека, знающего о Туату.
— Немножко не так. Клиодну убил я. Я выбросил ее отрубленную голову на солнечный свет. А Карел остался там — удерживать ее тело, пока я бежал к окну. Не думаю, что ему удалось выжить. Да и кричал он так, что… Нет, не может быть, чтобы он выжил. Он так же мертв, как этот камень, — я топаю по полу.
Полуторарукий хмурится. Словно весть о смерти бродяги Карела принесла ему физическую боль. Наверное, так и должно быть у хороших друзей? Тогда я не очень хороший друг, потому что мне Карела не было жалко ни капельки — ведь он сделал именно то, о чем мечтал. Но, возможно, он поторопился умереть? Кто знает, что еще мог бы сделать наш общий друг Карел?
— Печальную весть ты принес, юноша, — сообщает мне этот странный человек, будто сам я ее трагичности не понимаю. — И вместе с тем радостную! Если это вышло у Карела, то, значит, мы все же можем добиться освобождения от власти этого ненавистного племени!
Его глаза заполняются влагой и странным блеском, нижняя губа начинает дрожать.
Мне странно, что неустрашимый предводитель подземных шаек оказывается настолько слезливым и чувствительным, но может быть, я чего-то не понимаю?
Гуус своей длинной лапой достает из сумки на поясе грязную тряпку с драными кружевами по краям — когда-то она была огромным носовым платком — и вытирает лицо, размазывая выступившие слезы по щекам:
— Спасибо, друг, — дрожащим голосом произносит он, — спасибо тебе за добрую весть, ты вернул мне веру в будущее. Спасибо тебе и прощай. Слепой Харри выведет тебя обратно.
Он поворачивается, собирается уйти!
— Эй, Гуус! У меня к тебе дело! — кричу я страшным шепотом, чтобы не нарушить таинственность окружающего меня мрака. Мне кажется, что крикни я в полный голос и сами стены обрушатся на мою голову. — Карел обещал, что у тебя найдется для меня кое-какое наследство!
— Наследство? — он морщит свой ясный лоб. — Какое наследство?
Мне кажется, он искренне удивлен и не будь у меня зашитого в подоле прощального письма от Карела, я бы поверил Полуторарукому.
— Вот, — я разрываю подкладку, достаю единственное, кроме памяти, что осталось мне от погибшего друга и протягиваю записку Гуусу.
Он оглядывается, что-то командует невидимым мне подручным и из тьмы выползает какой-то хромец с еле тлеющим фонарем в руке.
Полуторарукий вглядывается в строчки, короткой рукой чешет себе впалую грудь и бормочет:
— Ну, здесь ничего не поделать. Положено, значит — положено. Видно, нашел в тебе что-то мой погибший брат. Эй, Куннар!