Хине-Тепу что-то говорит, но я не слышу — настолько открывшийся вид захватывает дух. Лишь привыкнув немного, поворачиваюсь к спутнице.
— Что это? — спрашиваю.
— Первый город моего народа, — отвечает Туату. — Фалиас. Так мы жили миллионы лет назад. И тоже умели умирать от времени. Эти холмы — кладбище моего народа, здесь нужно принести жертву и получить благословение на задуманное Сидом. Если бы ты был хотя бы Анку, ты бы ощутил потоки силы. Пошли.
Я бы и рад пойти, но ноги словно приросли к травянистой дорожке.
— А можно мне посмотреть на город? — показываю рукой за ворота.
— Нет, человек Одон, — качает головой Хине-Тепу. — Никому из вас не под силу перейти рубеж ворот. Шагни за них и ты окажешься в своей дикарской столице. Анку пробуждается. Идем.
И мы плетемся меж древних могил, давно и надежно заросших синей травой вперемешку с редким кустарником без листьев. Я постоянно оглядываюсь, но город никуда не пропадает, он нависает над нами, подавляет величием и одновременно пробуждает необыкновенный восторг. Если бы я был архитектором или строителем — я бы умер перед ним в безмолвном благоговении.
Хине-Тепу швыряет свою ношу на землю, простирает над ним руки. Полы ее одеяния, переходящие в широченные рукава, трепещут на ветру, немного заслоняя от меня происходящее. Она что-то лопочет.
Я отворачиваюсь в очередной раз поглазеть на башни, а когда вновь возвращаюсь к спутнице, то вижу, как над ней возвышается тот самый дворянчик. Взгляд его тускл, щеки ввалились, он редко кивает в ответ на речь остроухой. Потом поворачивается и трусит вперед меж холмиков. Мы спешим за ним следом и вскоре выбираемся на край огромной ямы.
Я не могу ее описать. Она настолько необычна, что никакие слова не будут достаточны. Идеально круглая, она становится заметно уже с глубиной. Ее дна не видно — оно скрывается в зыбкой дымке. Ее стены заросли сплошным ковром удивительной лозы. Но нигде не видно ни листа, ни виноградной ягоды. А перед ямой, одним краем в нее проваливаясь, высится приличных размеров булыжник с прорубленной в камне лестницей, ведущей к его плоской вершине.
— Мы пришли, — улыбается мне кровососка. — Это здесь.
Анку между тем бодро спешит по лестнице наверх, Хине-Тепу направляется за ним, но ступив на каменную ступень, оборачивается:
— Жди здесь, человек Одон. То, что произойдет там, тебе лучше не видеть.
Я замираю перед булыжником, не зная, куда теперь деваться.
— И никуда не уходи отсюда, чего бы не случилось, — предупреждает Туату. — Если ты потеряешься, найти тебя будет непросто, а времени у нас почти нет. Нужно спешить.
Я гляжу ей вслед, как ее маленькая фигурка поднимается все выше и выше. Анку уже на самой вершине — его не заметно.
Я оглядываюсь, но и города отсюда не видно: его загораживает впечатляющих размеров холм, у подножия которого лежат два каменных зверя! Они молочно-белы, они злы — я вижу их встопорщенные уши, оскаленные пасти, замершие в движении обломки некогда длинных хвостов. Каждый из зверей выше главного харманского храма. Какой больной разум мог создать этих чудовищ?
За спиной вдруг слышится какой-то тягостный звук: то ли вой, то ли крик. Я испуганно вздрагиваю, хотя уже совершенно не понимаю — чего еще мне можно бояться в этом мире? Или мирах — голова идет кругом. Я повидал уже столько, что хватило бы и десятку человек для написания самых проникновенных героических песен. Я все еще жив и почему-то боюсь всего лишь звука.
Он повторяется. Такой же заунывный, но более продолжительный. Страшный. Я не представляю, как должно бояться чего-то существо, чтобы кричать вот так?!
Отовсюду вдруг накатывает ощущение опасности, я падаю на четвереньки, стараясь стать как можно незаметнее, затравленно осматриваюсь вокруг, но не вижу ничего. Оно рядом, оно ищет смерть, оно повсюду. Мне становится тошно, внутренности выворачивает наизнанку, я хриплю и вцепляюсь пальцами в закаменевшую от сухости почву. Чувствую, как гнутся и ломаются ногти и только эта боль еще удерживает меня в сознании. Глаза пересыхают, я часто моргаю, все вокруг двоится…
Так же внезапно ощущение страха меня оставляет. Только что было и в следующий миг я удивленно смотрю на свои руки — на обломки кровоточащих ногтей, на дрожащие, измазанные в грязи пальцы. Я вдруг осознаю, что не понимаю чего боялся. Вокруг ничего не изменилось — те же белые каменные звери, холм, огромный камень, лестница в нем.