— А? Город?
— Город-город, — его скоромыслие начинает меня раздражать.
— Город! А!
Он облегченно выдыхает, и на лице появляется то выражение, что обычно сопутствует решению сложной задачи: умиротворение, спокойствие и плохоскрываемая радость. А мне уже хочется заехать ему в ухо для придания веса своему вопросу.
— Да, бесы тебя задери! Город!
— Не, — отвечает Иштван, собравшись с мыслями. — Не далеко. К вечеру дойти можно.
Такое долгое путешествие меня не устраивает — даже если здесь нет Анку, возвращаться ночью нет никакого желания. Если нет Анку, то наверняка есть что-то похуже. Как говорил дед «природа пустоты не терпит». Да и уставать не хочется, потому что я уже притомился загадывать все напасти, ждущие меня завтра. Силы понадобятся.
— Лошадь есть?
— Конь, — слово срывается с его языка осторожно, он боится сказать незнакомцу лишнее.
— Да хоть мул! Давай сюда! И дорогу покажи.
— А? Надо у отца спросить.
— Так спроси уже!
Пока я слезно прошу у этого балбеса помощи, подходит папаша-Иштван.
Этот сходу понимает, о чем идет речь, но тоже сомневается в моей честности:
— Конь-то у меня один. А если ты не вернешься?
— Мы с Хине… с высокой госпожой завтра утром должны возвратиться за ворота. Я не могу не вернуться.
Иштван-старший задумчиво чешет плешивую макушку, на которую зачесаны длинные мокрые волосы с боков, вопросительно смотрит на сына, но тот только и может пожать плечами. Они оба разом оглядываются на маяк, как будто испрашивая позволения у кого-то, и до меня доходит — кто на самом деле верховодит в этом семействе.
— Где Старка?
— Стирать пошла. Вон там, — показывает давно немытым пальцем папаша Иштван за большущий валун величиной с два их дома.
Он стоит чуть в стороне от маяка, у самого моря. И что делается с другой его стороны мне совсем не видно.
— Пошли, посоветуемся с твоей бабой, — говорю. — Если сам ты принять решение не можешь.
Быстрыми шагами спешу к камню, оба лишенца топают следом, мне слышен их разговор:
— Вернись к дому. Госпожа алфур может чего-нибудь захотеть.
— Да она, поди, спать легла.
— Вернись, дурак! Разве они спят?
— Сам дурак!
— Ты как с отцом?…
— Да ладно!
— Дурак! Нажалуюсь на тебя высокой госпоже, отберет она у тебя свой дар за непослушание!
— И еще наругает как поп в деревне, да?
— С собой заберет! В далекий лес!
— Да насрать, — в голосе мальчишке прорезается ярость. — Лишь бы от вас подальше!
При этом они оба пыхтят натужно — передвигаться почти бегом они не привыкли. Любого человека расхолаживает размеренная спокойная жизнь.
Я даже не слышал, чтобы в семьях Хармана или в нашей деревне родственники друг друга так ненавидели. Ну бывает — покрикивают один на другого. Но это только для придания веса своим словам. Ведь в каждый момент могут появиться Анку и перед ними любые человеческие обиды — ничто.
— Вам бы сюда десяток кровососов для умудрения! — думаю зло.
Вокруг валуна протоптана дорожка, выходящая в тихую заводь, где поставлены мостки, на которых стоя на карачках над водой пыхтит бабища. Она сосредоточенно что-то трет о выступающий из воды камень, вокруг которого собралась серая пена. Видно, как под тонкой белой нательной рубахой тетки в такт движениям мотается огромная грудь, норовя выскочить наружу.
Здесь почему-то тихо. Не слышно грохота волн, прибой как будто отрезан от нас.
— Старка! Мать! — с неожиданной силой орет из-за моей спины Иштван-старший. — Спутник высокой госпожи желает в город съездить!
— И что? — тетка тяжело распрямляется.
Пола ее дырявой юбки подоткнута за пояс, отчего нам всем открывается вид на ее толстенные белые ноги в синих прожилках вен. Они неприятны — на мой непритязательный вкус, даже гадки — будто принадлежат утопленнице, пару недель провалявшейся в болоте. Но Старке безразлично мое отношение к ее персоне.
— Коня просит.
— Ну так дай!
— А если он…
— Дай коня! Пока госпожа алфур не передумала на ночь оставаться!
Бабища решает, что сказала достаточно, снова опускается на колени и наклоняется над водой, обрывая возможные возражения.
— Ладно, уговорили, — бормочет Иштван-старший. — Пошли… как тебя?
— Одон, — представляюсь.
— Пошли, Одон.
Младший Иштван недовольно разворачивается и плетется к дому. Наверное, ожидал какого-то действа, но не дождался.