Когда они пили чай на веранде, Кэролайн сначала с опаской восприняла то, что Клаус вдруг налил ей вина, она отмахивалась, смеясь. Но потом оживилась и спокойно выпила с ним два бокала. Хмель ударил ей в голову, она чувствовала все с большей силой притяжение к этому мужчине, мечтала ощутить его теплую ладонь на своей коже. Она сначала шутя и игриво села к нему на колени, он смеялся ей в ответ. Тогда она не выдержала более своих чувств и жадно прильнула к его губам, обвив руками его шею. Клаус сначала замер от неожиданности, но что-то странное сегодня случилось с ним: вся душа его вывернулась наизнанку перед этой девочкой, он сдался перед ее очарованием, как и многие другие. Когда первый его кратковременный шок прошел, он ответно обнял ее, затем подхватил на руки и отнес в дом, положив на ту самую софу в гостиной, где она еще недавно лежала без сознания. Они провели эту ночь вместе. Отец с матерью остались ночевать там, где был устроен вечер, они и подумать не могли, что случилось в эту ночь с их дочерью.
Так они тайно встречались около двух месяцев и уже успели стать друг для друга всем. Неловко было им обоим держать свои чувства в секрете, поэтому Клаус, сделав предложение своей возлюбленной, собирался со дня на день получить благословение ее родителей.
Кэролайн была счастлива, как никогда прежде. Она и теперь все также думала, что так хорошо будет всегда, что ничто плохое и вовсе не может случиться.
В этот вечер она долго сидела у него, держала его левую руку, целовала ее своими коротенькими, почти детскими поцелуями. Вся она напоминала Клаусу девочку, только взрослую очаровательную, с прелестным взглядом и большой красивой грудью. Он был рядом с ней спокоен и счастлив, думалось ему, что оно того стоило – столько ждать ту единственную, чтоб теперь жениться на ней.*
На следующее утро Кэролайн узнала, что ее Клауса зарезал ножом на площади тот самый прапорщик, которого она тогда бросила, ни о чем не сказав. Когда сидела она в зале суда и смотрела в звериное лицо убийцы своего возлюбленного, все перевернулось вдруг в ней: вся ее легкая, беззаботная жизнь пронеслась перед ней, и она поняла ее убогость. Когда закончилось следствие по этому делу, от прелестной, веселой и легкомысленной девочки ничего более не осталось: осталась печальная девушка, с разбитым взглядом, с лицом постаревшей лет на десять женщины. Кэролайн стала замкнута, раздражительна, потеряла свой шарм. Она совсем «перегорела»…
Комментарий к 10 Глава. «Кэролайн»
* Иллюстрация - образ Кэролайн: http://s009.radikal.ru/i308/1208/d0/7565a2e2764a.jpg
* Кэролайн надевала самые лучшие наряды, какие только можно было заказать в ту пору, всегда она старалась стоять ближе к его кружку, но никак не могла 17-летняя девочка привлечь внимание этого загадочного мужчины. - Моя иллюстрация: http://s019.radikal.ru/i622/1208/b5/0df10cfc9398.jpg
* Он был рядом с ней спокоен и счастлив, думалось ему, что оно того стоило – столько ждать ту единственную, чтоб теперь жениться на ней. - Моя иллюстрация: http://s58.radikal.ru/i161/1208/39/c650e90aa847.jpg
========== 11 Глава. «Березовая роща» ==========
И все-таки середина мая прекрасная пора. Кэтрин многое нравилось, учитывая ее положение, ведь погода стояла прекрасная – этот май выдался необыкновенно мягкий и теплый, его даже не омрачило начавшееся цветение черемухи, что обычно предвещает похолодание. Весь сад стал белым и душистым, запах черемухи витал в каждом уголочке, но его крепость раздражала Кэтрин, потому что из-за беременности она, как это обычно бывает, стала очень чувствительна к запахам, в особенности к запахам цветов и трав. Обеденный чай в беседке, находившейся у входа в сад, стал обычным делом, которое так любила тетушка Лиз, потому что можно было немножко посплетничать, послушать пение птиц, или обсудить последние новости искусства (она обожала живопись).
- Елизавета Александровна! Вам письмецо от сестры, – кричала на ходу своим певучим голосом повариха Марфа Никитична, доставая из кармашка своего передника письмо.
- Благодарю тебя, любезная, – мягко ответила тетушка Лиз, – ты бы хоть присела да чаю с нами попила, а то завертелась вся по своей кухне: совсем тебя и не видно стало.
Кэтрин глядела на полное доброе лицо Марфы Никитичны, на ее руки уставшие, видевшие много разной работы. «Елизавета Александровна…» - повторила она про себя; все никак она не могла понять в детстве: отчего вдруг тетушка Элизабет Форбс стала Елизаветой Александровной? Не мог тогда еще ее детский ум понять того, что тетушка просто приняла православное крещение, как замуж вышла, так и отчество ей дали и имя на русский лад.
- Да Бог с Вами, у меня, поди, работы еще вон сколько! Некогда мне чаи гонять, нашли тоже «барыню»! – шутливо бросила она, ставя руки в боки.
- Да я ж с ней, как с родной, а она мне «не барыня я»! – с добродушным укором ответила тетушка Лиз, улыбаясь. – Люблю я тебя, Никитична! Я самого богатого на свете человека не пущу за свой стол, если он нечестный вор и разбойник, а тебя – с превеликой радостью подле себя усажу, да и на золотые перины силком спать положу, хоть и знаю, что отпираться станешь!
Женщины засмеялись своим немолодым, но добрым и слегка кряхтящим смехом. Кэтрин любила в своей тетушке то, что она выбирала людей не по положению в обществе и даже не по количеству нажитого имущества, а выбирала их по душе да по нраву добросердечному. Она будто и помнить не желала, что до 1861 года в стране царило крепостничество; все для нее люди те, кто порядочный человек, а не свинья.
Вдруг Кэтрин резко вздохнула: привычное шевеление внутри привело ее тело в движение. Она погладила свой живот, делая короткие спокойные выдохи. Ей было спокойно и приятно: эта домашняя обстановка, такая привычная и знакомая с детства, она приводила мысли в порядок, но с другой стороны расслабляла их и делала рассеянными. Подул свежий ветерок в спину, Кэтрин слегка повернула голову, чтоб вдохнуть его. Она закрыла глаза и отчего-то вспомнила Деймона: его ту загадочную улыбку в моменты, когда она была к нему снисходительна, выбившиеся черные кудри, когда он сидел у камина в домашней одежде, разглядывая свои заумные листы с формулами. Ей стало душно и страшно: девушка боялась после тетушкиных упреков, своей вины перед мужем – не той вины, которая заключалась в ее побеге, а той, которая заключалась в ее тайне. То, что она скрывала свою беременность от Деймона, мучило теперь ее. Жизнь уже не казалась ей вечным праздником, мирок ее пошатнулся снова, но основательно на сей раз. Она вспомнила бледное личико Кэролайн: даже в ее обычном состоянии раздражения, сестра казалась ей все той же девочкой. Кэтрин вновь и вновь прокручивала в себе осознание того, как сильно раздавлена жизнью Кэролайн – даже она, та вечно веселая и счастливая девушка теперь ходит тенью, почти растворилась в этом мире, во всех предметах, которые ее окружали. «Ах, да! Кэролайн… где же она? Нет и нет ее все!» – забеспокоилась она.
- Тетушка, Лиз! А где же наша Кэролайн? Я ее за завтраком не видела, и сейчас ее нет.
- Солнышко, так она ведь ушла рано на прогулку: Марфа силком завернула ей с собой пару пирожков, а то она голодная совсем отправилась, но ты и сама знаешь, что спорить с ней нынче стало бесполезно, да мне и жалко дитя мое. Знаю я, что теперь, видно, замуж ее до старости не выдам – так и будет на шее нашей сидеть, но я не виню ее, – тетушка Лиз почти сокрушенно потерла пальцами лоб, глядя в одну точку, будто говорила не с Кэтрин, а с дочерью, которой не было рядом.
- Всех людей вам жалко, тетушка! Чуть что, так вы в слезы над чьим-либо горем, – Кэтрин это говорила с ласковым упреком, но в сущности слова ее выражали гордость своей родственницей: не везде есть такие люди неравнодушные, – вы погодите немножко еще: я буду верить, что наша Кэролайн станет прежней, и возьмет ее кто-нибудь в жены. Думаете, таких не найдется? Да пол Петербурга! – Кэтрин успокаивающе погладила тетушку по руке.