Старший брат прикинул высоту удара, поправил брату биту на уровень носа, и строго сказал:
- Не бить поверху, а бить по носу, - желая понятнее объяснить уровень горизонтального удара.
Тут бросает он чижа, а братец замахивается и раз ему по носу со всего размаху. Чиж упал у их ног, а старший брат свалился как подкошенный. Все решили, что он убит. Некоторые, зная крутой нрав своих отцов, кинулись бежать. Кто-то позвал взрослых. Парня отвезли к фельдшеру в соседнюю станицу и едва спасли. А нос остался горбатым на всю жизнь, так как фельдшер сложил переломанные кости, как умел, а было это выше его квалификации.
Были у фельдшера и другие недостатки кроме не высокой квалификации: он пил и сквернословил так, что батюшка, слыша это, всегда морщился, но замечаний не делал, так как давно перепробовал на нем все виды увещеваний. Впрочем, его, такого, как он есть, очень уважали в округе, как попа. Нет, даже больше чем попа. Ведь попы были в каждой деревне, а фельдшер один на несколько. А доктора были только в городе и представляли собой фигуры, скорее мифического рода, чем лиц из реальной жизни.
Играли в мяч, который сами скатывали из шерсти, заделывая в середину кусок глины, для веса. Популярен был «выбивной». Две команды становились напротив друг друга, так два или три человека в каждой, а остальные между ними. Команды бросали мяч друг другу, стараясь при этом попасть, выбить, одного из стоявших посередине. Выбитый уходил с площадки. Если мяч ловил игрок из серединных, то он менялся с выбивающим, или, по желанию, заводил выбитого обратно.
Очень популярны были городки. В эту, известную до сих пор игру, сражались даже взрослые.
Зимой играли в снежки, лепили снежных баб, катались на санках, благо горки там были не шуточные, длина их ближней горки была саженей триста, то есть около четырехсот метров. Сани у всех были самодельные, а у кого не имелось саней, те катались на рогожах.
Время от времени желание прокатиться появлялось у более старших. Тогда двадцати, а иногда и тридцатилетние выкатывали настоящие большие сани, с какого-либо двора, подвязывали вверх оглобли, прыгали туда ватагой в пятнадцать-двадцать парней и девок и, предварительно прокричав берегись, скатывались с тяжелым гулом под гору. Тяжелые сани приходилось толкать в гору на себе. Все это проделывалось с шутками или припевками.
На речке катались на коньках. Эту забаву завез к ним сын помещика, который слыл богатеем у казаков. Коньки у помещичьего сына были немецкие, со специальными застежками к специальным ботинкам. Но «голь на выдувки хитра»: многие стали делать деревянное подобие этих коньков, а вместо полоза к коньку приделывали заточенную стальную полоску. Такие коньки прикручивали к валенкам тонкой бечевой, утягивая веревку палочкой-закруткой.
Зимы в то время были снежными.
Ехали как-то зимой Тихан с Денисом по дрова. А суток четверо мела метель. А дорога шла мимо одного из маленьких хуторов, так домов пять или шесть. Хутор тот стоял в низине. Доехали вроде до него, ан нет хутора, да и низины нет. Присмотрелся Денис: в одном месте какой-то квадратный сугроб над снегом возвышается. И тут стало доходить до них, что все дома выше крыши снегом замело. А сугроб это заметенная дымовая труба. Вернулись они и доложили атаману. Два дня сотня людей откапывала хутор. А хозяева уже было, задыхаться начали, когда к ним до крыши докопались и разобрали ее. После проломили потолок и спустили лестницу. К остальным постройкам, по указке хозяина хутора подснежные тоннели пробивали…
Мост
- Илья! Вставай половодье!
Илья, как и остальные, ожидал этого зрелища. Наскоро одевшись, он с братьями бросился к речному обрыву. Их по очереди перебудила мать, рано встававшая топить громадную русскую печь, как и положено с лежанкой. Лежанка занимала половину печи, а печь - половину горницы. Надо сказать, что русская печь была уникальной конструкцией, чтобы в доме было тепло всю ночь, нужно было сжечь не больше десятка поленьев.
Кроме трех-четырех дней половодья, речушка, над которой стоял их деревянный дом, была мелкой и тихой. Но когда начиналось половодье, речка изменялась до неузнаваемости. Поток становился мутный, вода, между обрывистых берегов, поднималась на два-два с половиной метра и неслась со скоростью бешеной лошади.
И несла эта вода всякий хлам, деревянный по большей части. В этом году она принесла множество вымытого где-то в верховьях кустарника, длинные обрубленные с больших деревьев ветви.