Командиры, которым доверяла новая власть, были неспособны командовать. Зато спеси и гонору было через край. Первый начальник милиции вздумал бороться с бандитами. Зеленые тихо сидели в лесах. Все они были местные, все ходили к родне в окрестные станицы, повидаться, помыться, подкормиться. И никому неприятностей не делали. Они просто верили, что старая жизнь вернется, и терпеливо ее ждали. Но начальник стал требовать служебного рвения:
- Вы, - брызгал он слюной, - тоже соучастники и укрыватели. Все они местные и вы прекрасно знаете, кто из вашей станицы прячется в лесу. Если не составите мне полные списки бандитов, то вами займется ЧЕКА, как соучастниками. Неделю он терроризировал полторы сотни Темнолесских милиционеров. Которым было не с руки списки писать, так как у многих из них в зеленых были друзья и родственники. Тогда начальник решил поднять церковные документы, браки, рождения и документы из управы. Начал он заниматься этим делом, да тут однажды вечером, когда шел он к себе на квартиру, кто-то пальнул ему в спину из нагана. На том все и кончилось. Разумеется, стрелявшего не нашли, ни сразу, ни потом. Новый командир был не лучше, но идею достать зеленых оставил.
Был, говорили, у него разговор с заместителем, мужиком местным и трусоватым. И зам объяснил ему, что уже второй год зеленые нас не трогают и это очень хорошо, потому, что милиционеров Темнолесской сто пятьдесят штыков, а зеленых в ближнем лесу более семисот, при шести ручных пулеметах и одном станковом. Так что не следует забижать ихнюю родню, да и в лес соваться не стоит. Командир голосу разума внял, но злобиться на зеленых и на милиционеров не перестал. Он мечтал о том дне, когда красная армия добьет белых и тогда настанет час взяться за всякое отрепье. Именно ради такого дня занялся он составлением списков…
Капустин
Соли на раны подсыпал ему некто Капустин. Был он сам по себе и точно был бандитом, но бандитом особым. Из оружия у него был какой-то немецкий пистолет, причем, не известно были ли в нем патроны и трехлинейка со штыком, при первом взгляде на которую было ясно любому опытному солдату, что из нее стрелять абсолютно невозможно.
Его поддерживали, главным образом, бедняки. Потому, что он был местным Робин Гудом. Когда отнимал деньги и еду у богатых то брал и себе, и делился с нуждающимися, про которых всегда знал у кого какая беда.
Он пользовался незнанием не служивших в армии богатых – например, скатывал из грязи катыш с кулак величиной и, подступая к богатому дому, кричал, деньги давай, поросенка, курицу и тому подобное. При этом угрожал кинуть в окно гранату, то есть грязевой катыш. Многие боялись и давали ему что требовал. Был он то ли Барсуковский, то ли еще, откуда подале. И на него милиция, по большей части активисты, охотилась с большой охотой. Но месяцев шесть его не могли поймать, благодаря тем, кто считал его благодетелем.
В конце – концов, загнали однажды его в кукурузное поле. Пригнали полсотни милиционеров, поле подожгли, и деваться ему было некуда. Тут то и выяснилось, что винтовка у него не стреляет, а в пистолете и обоймы то нет, не то, что патронов. Увезли его, и пропал он навсегда.
А был еще случай такой. Подрядились местные мужики в обоз вести продукты до Ростова. Долго ли коротко - а воротились. И все было замечательно, да привез один частушку из большого города, да по дурости и спел ее несколько раз. Весь текст не сохранился, но были такие примечательные строки:
- Ворошилов – ворошит, а Буденный – будит, пятилетку завершим - ничего не будет.
Для него все кончилось в два дня - ночью на второй день его арестовали, и он пропал и тоже больше никто и ничего о нем не услышал. Вышло все так, как он пропел в частушке.
Стрельба
Этот и несколько других случаев всколыхнули лесную братию. Озлобились зеленые. Перестреляли верхушки двух сельсоветов, разгромили несколько отрядов продразверстки. По темному времени, прямо в станице были застрелены двое активистов милиционеров, которые по слухам приложили руку к злополучным спискам, слухи об их составлении постепенно просочились в лес.