Тут же проверили. Над нами на лестнице никого не было. Нашли, откуда выпал этот кусок. Четвёртый этаж. Конфигурация дырки в стене такова, что даже при наличии готовых трещин — самопроизвольное выпадение весьма маловероятно. Разговоров потом на полдня было. Пока мне медицинскую помощь оказывали да пивом с рыбкою ублажали. Несмотря на пиво и медицину, царапина через пару дней воспалилась и загноилась, так что экспедицию снова пришлось отменять.
На чём я и сдался. Не совсем сдался, конечно. Просто принял правила, которые вдруг начали просматриваться. Не суйся, мол, пока не позовут. Хорошая штука — суеверия. Удобная. Необходимость думать и действовать напрочь вышибает, да и комфорту прибавляет. В общем, принял я решение ждать до тех пор, пока не дёрнет — вот, мол, твоя новая команда, так что теперь и с этими — можно. И ведь самое интересное — что дождался. Но речь об этом пока изрядно впереди.
Прочитал написанное — и преисполнился. Отвращением. Собирался ведь честно всё писать. А получился сплошной такой недотриллер с великим оптимистом в главной роли. Чушь. На самом деле я был готов громко выть и об стены головой стучаться. Что, впрочем, периодически и делал. Хреновая была затея — окружить себя со всех сторон бастионами из созданного. Каждая вещь, получившая признание, — кирпич в стену между собой и людьми. Налепил тех кирпичей — и готово. Для друзей превратился в икону, в тех кругах, откуда умел новых друзей брать, — тоже в икону. А человеком быть перестал. Фигню поёт Уотерс про то, что стены строят исключительно страх и комплексы. Сотворённое добро умеет строить стены не хуже. В общем, чуть я не повесился, потом разогнал всех, начал новых собирать, из тех кругов, где меня не знают… В общем, сами понимаете, какой шёл фон, когда проект за проектом рушились, а вместе с ними — исчезали и люди, на поиск которых было потрачено столько сил. То есть, силы были почти на нуле, терпение тоже, нервов уже не оставалось совсем… Да и здоровье гавкнулось, довела меня означенная ситуация до прободения язвы, штопать пришлось… Так что остался я и без друзей, и без женщин, а те немногие, кто пытались со мной контакт наладить, нарывались на моё нытьё и абсолютно разумно давали задний ход.
А вообще жизненный кризис у человека вполне подобен метаморфозу у насекомых: сформировавшееся, казалось бы, существо вдруг на неопределённое время окукливается, и одному Аллаху ведомо, что потом из этой куколки вылезет — шмель, бабочка, жук-говноед или же скорпион; впрочем, не исключено, что существо несколько преждевременно осознает свою новую сущность и, обмозговав идею явить её миру, предпочтёт так и сдохнуть, не вылупляясь. От омерзения. Вот примерно в ожидании метаморфоза я тогда и пребывал.
Наступил декабрь, и вдруг… Впрочем — не буду, пожалуй, сейчас продолжать в дневниковом стиле. Вставлю небольшой рассказ, написанный тогда же по свежим следам, планировавшийся впоследствии к включению в так и не дописанную книгу о валдайских странствиях, а уже потом несколько раз вернусь к тем нескольким частностям, которые оказались вовсе не частностями, а самым главным, но их значение откристаллизовалось существенно позже. Дурацкий рассказ, розово-сопливый такой. Но почему-то чуется обязательность его появления здесь и сейчас. Сравнения ради. К тому же у нас всё-таки роман, и лирические отступления хоть изредка, да нужны.
Первый укол, ещё мягкий, ещё нежный, да, собственно, и смысл которого проявился годы спустя… И кто бы знал, какие в жизни могут быть странные повороты, в чем глубинная идея, казалось бы, совершенно ерундового эпизода и чем он чреват впоследствии? И что поманит невероятной, фантастической возможностью, а что окажется неодолимым препятствием…
Июль на Реке — всегда сказочен, всегда преподносит сюрпризы, но иногда — в особенности. И тот июль, когда жара чередуется с плотными до твёрдости стенами тёплых гроз, береговые травы перерастают человека, а вода в Реке остаётся хрустальной, — июль особый. А ещё — такой июль обладает удивительным умением взять и просто так вычеркнуть из жизни несколько лет, столкнув лбами существенно разные периоды в жизни человека.
Я не случайно решил взяться за этот отрывок именно сейчас, когда третий день подряд лежу с сердечным приступом, порождённым дальними последствиями того самого июля, вдруг наступившими спустя четыре года. Это можно либо написать именно сейчас, пока ещё боль не превратилась в нечто иное, либо — никогда, вычеркнув тем самым из жизни одну из важнейших её глав. Но наиболее важно здесь то, что нечто, вылитое на бумагу, вроде бы и продолжает жить, но уже отдельной жизнью, не влияя на дальнейшие события и не вступая ни с чем в конфликт. Своего рода обособление маленького, хоть и важного кусочка жизни, разрушение его взаимосвязей со всем остальным. Психологическое самолечение, и леший с ним, интересно будет кому-либо читать, нет ли… Фотография души в момент перелома, в чём-то занудная, в чём-то жестокая, но в чём-то — чистая и светлая. Которую можно будет ещё и ещё раз взять в руки, а окунувшись и пережив все по эн плюс первому разу — отложить. В данный момент я пока не знаю, будет ли эта глава вставлена в книгу или убрана в стол, но чувствую, что если будет вставлена — то станет кодой. Наверное, зависит от того, завершится ли на данном переломе тот ломоть жизни, который связан с валдайскими странствиями, или продолжится. Появится ли взамен ушедшего новый блок тех отношений с людьми, сквозь призму которого только и может гармонично восприниматься средне-северорусская природа, или не появится.