В воспоминаниях о Ленине часто читаешь: «Пел Гусев»… «Ильич просил Гусева спеть»… «Владимир Ильич очень любил пение Гусева»…
Имя Сергея Ивановича Гусева, крупного военно-политического работника, соратника Фрунзе и Тухачевского, стало широко известным в годы гражданской войны. «Солдат революции» — это книга о Гусеве. В детские годы у него был чудесный голос, и петь он мог без конца. За это в деревне мальчишка получил прозвище «Певун». А когда он вырос, детский голос превратился в красивый, сильный баритон. Дорога в консерваторию не была для него закрыта, но Гусев сам выбрал другую — трудную дорогу революции. Аресты, ссылки, невероятно смелые побеги — и снова умная, умелая партийная работа в разных городах. В 1896 году он поступил в Петербургский Технологический институт и сразу связался с революционным подпольем: стал членом «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». В столице юноша, конечно, старался побывать в опере, послушать хороших певцов. Однажды вместе с приятелями-студентами он попал в Мариинский театр на «Пиковую даму».
Партию Германа блистательно пел знаменитый тенор Николай Фигнер. Публика много раз вызывала артиста. Выходя на вызовы, Фигнер вдруг услышал с галёрки: «Браво, Фигнер!» — и тот же прекрасный молодой баритон повторил фразу из только что спетой арии Германа. Фигнера поразила красота этого голоса, и он послал капельдинера наверх — разыскать певца. Гусева привели за кулисы. Его попросили спеть. Сергей Иванович запел, а артист громко восхищался свежестью и красотой его голоса. Фигнер принялся горячо уговаривать Гусева поступить в императорскую оперу, сулил ему прекрасное будущее. Но студент наотрез отказался. Свою дорогу он уже выбрал твёрдо: только в «Союзе борьбы», вместе с Лениным.
Фигнер расстался с Гусевым недружелюбно. Сергею Ивановичу было известно, что в то время как Фигнер, осыпанный царскими милостями, купался в славе, его родная сестра революционерка Вера Фигнер была заточена на всю жизнь в Шлиссельбургскую крепость. Юноша не утерпел и глядя в глаза любимцу публики заметил: «Всякому своё… одному быть солистом труппы его императорского величества, другому…» Фигнер понял намёк. Он едва кивнул студенту и отвернулся.
Много раз ещё Гусев-певец «помогал» в партийных делах Гусеву-большевику. В Оренбургской ссылке, где он провёл около двух лет, Сергей Иванович считался не только сильным марксистом, но и лучшим певцом среди ссыльных. Где был Гусев, там жила песня. В начале девятисотых годов Гусева направили на партийную работу в Ростов в подпольный Донской Комитет Партии. Подготавливая многотысячную стачку рабочих, он писал пламенные прокламации, выступал с речами. Не хуже речей и листовок действовала его песенка про «Качалу-Мочалу». На большом Ростовском заводе был свирепый мастер — предатель по прозвищу «Качала-Мочала». Гусев сочинил про него язвительную песенку. Молодёжь распевала её открыто, вызывающе, и песня учила сплачиваться в борьбе, не бояться хозяев и их прихвостней. Молодёжь шла за смелым, хотя с виду неуклюжим Гусевым, за своим «Медвежаткой».
В 1903 году Гусев приехал в Бельгию, он был избран делегатом второго Съезда Партии, который тайно собрался в Брюсселе. Полиция выслеживала съезд. В свободный час товарищи окружали Гусева и требовали песен, а Сергей Иванович петь не отказывался. Об этих днях пишет Надежда Константиновна Крупская: «Делегаты шумным лагерем расположились в „Золотом петухе“, а Гусев, хватив рюмочку коньяку, таким могучим голосом пел по вечерам оперные арии, что под окнами отеля собиралась толпа (Владимир Ильич очень любил пение Гусева)».
Вышла неприятность: пение Гусева привлекло не только любопытных брюссельцев, но и полицию. Сергей Иванович первым заметил слежку. Нелегко было делегатам укрыться от шпиков. А съезду пришлось перебраться в Лондон.
Гусева любили слушать всегда: и в Женевской большевистской столовой, которую по мере надобности превращали в зал собраний или «художественный клуб», и в Стокгольме в дни четвёртого партийного Съезда, а порой и просто дома «у Ильичей». Когда товарищи собирались вместе, Ленин неизменно просил Сергея Ивановича спеть. И тот запевал то романс Калинникова «На старом кургане» — про вольного сокола, прикованного цепью, то куплеты Тореадора, то мечтательные романсы Чайковского, то любимую Ильичом «Свадьбу» Даргомыжского.
И каждый раз после недолгого пребывания за границей Гусев с новыми указаниями Ленина, с новым приливом сил возвращался в Россию. Здесь его ждала опасная и сложная работа, неминуемые аресты, тюрьма, ссылка.
В 1906 году, вернувшись из Стокгольма, Гусев был арестован в Москве. К счастью, его взяли с подложным паспортом на имя мещанина Ивана Кулебякова. А то ведь ещё за Ростовскую стачку ему грозил смертный приговор. В тюрьме «Ивана Кулебякова» ценили как знатока литературы и прекрасного исполнителя оперных арий. В своей камере он составил вокальный квартет, и певцы услаждали заключённых песнями разных народов. «Иван Кулебяков» был сослан в город Берёзов Тобольской губернии. План побега он вырабатывал ещё по пути в Сибирь, но осуществил его почти через два года. В Берёзове Гусев предложил свои услуги как учитель пения. Он часто пел у берега Оби. Его большой голос свободно разносился и долетал с одного берега реки на другой. Тобольские любители музыки прослышали о прекрасном пении ссыльного учителя. Они задумали поставить отрывки из оперы «Паяцы», но затея не получалась: не было исполнителя партии актёра Тонио. А у Гусева как раз был баритон, и берёзовцы упивались его исполнением Пролога из «Паяцев». Кружок любителей упросил исправника разрешить ссыльному принять участие в спектакле, и Гусев поехал в Тобольск. Загримированный, в костюме клоуна он появился перед публикой: «Итак, мы начинаем!» — гремел его голос.