О том мальчике, которого никто не знал.
День стоял душный.
Лето осталось позади, махнув на прощание золотыми снопами пшеницы и зелеными кудрями берез. На смену ему, точь-в-точь сверившись с часами, в сопровождении ливней явилась осень. Сразу пахнуло прохладой. Двор, ничуть не потревоженный переменой погоды, сменил наряды из воздушных тканей на элегантные камзолы и расшитые узорами платья с мягкими накидками. Чаепития перекочевали из беседок в залы с каминами, а на заливаемую дождями улицу милорды и леди смотрели исключительно через окно. Не хватало подцепить простуду накануне Кастрыченьского фестиваля! И без того придворные погодники болтали, будто ненастье не спадет вплоть до заморозков, что означало одно: празднование перенесут в тесные стены дворца. Перспектива радовала лишь заросших пылью снобов старой аристократии: от свежего ветерка снаружи, видите ли, ломило кости.
Опасениям молодежи, впрочем, не дано было сбыться. Солнце, отлежавшееся за тучами, поднабралось сил и в последнем рывке перед настоящими холодами потеснило разбушевавшуюся осень. Подсохли лужи; дамы достали из ящиков зонтики и вновь стали чинно прогуливаться по саду под ручку с кавалерами. Девушки помладше принялись играть в «жмурки» или прятки с юношами – то там, то здесь разносился заливистый разноголосый хохот. В свои игры они умудрялись втянуть всякого, кто бы ни попался им на пути: слуг, офицеров, престарелых герцогов и даже министров.
В полдень двенадцатого вересня компания собралась в тени дуба неподалеку от арки лабиринта. Сонный эльф, обосновавшийся там лет пятьдесят назад, вылез из-под корня, оглядел молодых людей с ног до головы, после чего звонко запищал, выражая недовольство.
— Небесный круг стоит в выси – скорее сладость сна вкуси! – изрек он. Тоненький, как спичка, пальчик тыкал в солнце.
Кей, рыжеволосый юнец с вечно озорным выражением лица, показал ему язык и передразнил в тон:
— Ты бред, малявка, не неси, и нас пищаньем не беси!
В кружке раздалось хихиканье фрейлин. Эльф клацнул острыми зубами перед носком его ботинка, но получил легкий пинок и укатился обратно в нору. Другой юноша похлопал Кея по плечу, едва не опрокинув на землю. Из-под корня им грозили крохотным кулачком. Девушки засмеялись открыто.
— Мог бы привыкнуть к шуму. Кто же спит в такое время! – заметила Лесси́я, самая старшая.
Ей приближался восемнадцатый год, поэтому семья уже вовсю занималась подбором жениха. К метелям она успеет облачиться в венчальное платье и навсегда покинет их веселое сборище: превратится в жену, потом в мать… Думать об этом никто не хотел, особенно – Кей, хотя он бы никогда не признался в своей влюбленности. Только слепцов среди них не водилось. Чувствами веяло от каждого его движения в сторону Лессии.
— Чэстно говора, а бы вздрэмнул, – потянулся худощавый Гуинн, сын посла из Нефета. – Духота-а-а.
— В вашей столице же холодина круглый год? – оживился Морт, который обычно предпочитал держаться подальше от разговоров.
Губы Гуинна растянулись в блаженной улыбке человека, внезапно погрузившегося в теплые воспоминания.
— Да-а, полно снэга, горы вокруг. Красыво.
— Вот бы отец взял меня в Нефет… – мечтательно произнес Морт. Взгляд мальчишки обратился к Эйвилин. – Ваше Высочество, упросите императора отправить отца на север вместе с делегацией! Он Вас любит, он Вас послушает.
Принцесса дрогнула, точно друг вывел ее из ледяного оцепенения, но от занятия своего не оторвалась. В альбоме штрих за штрихом выводился эскиз.
— Попросить… да. Зачем? – голос звучал рассеянно.
— Ну как же! – начал было Морт, однако быстро понял, что его не слушают.
Красавица Лессия склонилась над Эйвилин, уперев руки в бока. Из замысловатой прически выбился локон, который девушка тут же заправила за ухо.
Рисовать принцесса обожала, потому бумагу с прикреплённым к ней графитным стержнем часто носила с собой. В основном ее привлекала природа: сахарные бутоны витмортумов, покачивающиеся от ветра, переплетения плюща на арке лабиринта, кусты суренги у фонтана. Пару лет назад Гуинн повадился заказывать открытки-проекции с родины. Полагали поначалу, будто скучает – не хватает частички дома в чуждой ему Сорнии. Только вот, поднабрав коллекцию, юноша вручил ее Эйвилин. В свойственной для его народа манере, без лишних объяснений и заигрываний, вывалил все добро на столик в Фиолетовой комнате, когда Её Высочество с томными вздохами смотрела в окно. На удивленное «ах!» ответил категоричное: «От одынакового выда усталы. Дворэц да дворэц. Порысуйтэ мой Нэфэт», – после чего принялся приносить «обновки» раз в месяц. Кей взялся подтрунивать над ним: влюбился, наш северный брат, к царственной особе в женихи набивается. На шутки Гуинн не велся: подарки он делал вовсе не из любви – им двигала бескорыстная привязанность к подруге, отчего-то грустневшей порой. Причина обнажилась немногим погодя, стоило наблюдательной фрейлине по имени Флос случайно обмолвиться сыну нефетского посла: печалится, мол, госпожа без «Призраков». Их на задание – принцесса за альбомы не берется, тяжко на сердце. Тогда-то он и придумал открытки. Спас, можно сказать, творчество из бездны хандры.
В ясные дни Эйвилин возвращалась к пейзажам Парящего Двора. Лессия без труда определила очертания беседки и порхающих у фонтанчиков бабочек-водянок. Один момент не укладывался в привычную схему: на бумаге читался силуэт человека.
— Вы увлеклись портретами, Ваше Высочество?
Густо покраснев, Эйвилин прижала альбом к груди.
— Нет. Конечно, нет. Он читает… я решила… с ним выйдет лучше.
Она пролепетала свою речь столь быстро, что Лессия не удержалась от смеха. Стараясь не последовать её примеру, фрейлины прикрыли рты ладошками.
— Кто он, Ваше Высочество? Я его знаю?
Девушка припала к стволу дуба и обвела сад внимательным взглядом. Почти не различимый в тени виноградных лоз мужчина действительно читал книгу. Догадаться о его личности было несложно: кому во дворце не доводилось повстречаться с капитаном Элертом Катлером, ближайшим из доверенных слуг императора? В начале лета ему исполнился двадцать один год. Он везде имел при себе клинок из метеорной руды и бесконечное остроумие, злившее министров, но приходившееся по душе юным аристократам. В отличие от подчиненных, «Призраков», капитан не носил маску – точнее, никто не заставал его в ней. Она ему и не требовалась. Заклинание «Тумана» надёжнейшим образом скрывало внешность от любого, кроме него. Так думала Лессия.