Непредвиденная удача, счастливое окончание важного и трудного дела, избавление от великой опасности, невольно обращают сердце с благодарностью к Богу; но бывают случаи, когда такое временное обращение к Богу делается началом обращения постоянного.
Военачальник Петр (после названный афонским) взят был в плен сарацинами, и заключен в темницу. Там, рассматривая жизнь свою, он вспомнил, что не раз давал обет посвятить себя Богу, но не исполнил его по нерадению, и начал со слезами молиться Богу. Освобожденный чудесно из темницы, не возвращаясь уже в дом свой, ушел на гору афонскую.
Приятные или неприятные случаи семейной жизни чем чувствительнее для сердца, тем глубже трогают его, тем скорее располагают к раскаянию. «Я родился в Фиваиде, — говорит о себе преподобный Павел фивейский, — имел сестру, которую родители мои еще при жизни своей выдали в замужество за язычника. Пред кончиной своей они разделили нам богатое имение свое. Корыстолюбивый зять мой, по кончине родителей, чтобы воспользоваться принадлежащей мне частью имения, решился предать меня, как христианина, нечестивому князю на мучение. Видя, что ни сестрины слезы, ни родственный союз не действует на корыстолюбивое сердце зятя и чувствуя угрожающую мне опасность, я оставил все и удалился в эту пустыню».
Нечаянные встречи и случайное обращение с людьми, до настоящего времени неизвестными, преимущественно с людьми благочестивыми, нередко приводят в раскаяние упорных грешников.
Таинственный голос
Иногда нам кажется, что мы как будто слышим какой-то тайный голос, который неотступно требует от нас чего-либо. Этот тайный голос есть голос Промысла Божия.
В «Воскресном чтении» за 1885 год в номере 19 сообщается следующий поучительный случай: один ремесленник (по занятию портной) работал в той комнате, в которой в колыбели спал его ребенок. Вдруг, среди веселости, без всякого видимого повода им овладел какой-то непонятный страх, словно от спазмы сжалось его сердце, и какое-то смутное чувство говорило ему, что жизни спящего в колыбели его ребенка угрожает какая-то опасность. Мало этого он совершенно отчетливо услыхал внутри себя голос, кратко и определенно говоривший ему: «Встань скорее и возьми ребенка из колыбели».
Ремесленник не послушался сейчас же этого неизвестного голоса. Он старался даже успокоить себя разными соображениями. Ребенок спал по-прежнему крепко в своей постельке; ничто его не беспокоило в комнате; на улице также все было тихо. Откуда же может грозить опасность его жизни? Должно быть, это воображение создало такое беспокойство душевное; нужно его прогнать, решил портной и, взяв опять иглу для работы, постарался даже затянуть песню. Действительно, ему удалось успокоиться на несколько мгновений; но потом вдруг по-прежнему объял его страх, на этот раз гораздо сильнее прежнего, и опять он услыхал внутренний голос, более определенный и почти угрожающий: «встань скорее и возьми ребенка из колыбели».
Опять отец прекращает свою работу, и песня сама собой как бы замерла на его устах. Внимательно он озирается кругом и осматривает всю комнату, начиная от своего рабочего стола и до самого последнего, отдаленного уголка ее. Так как он решительно нигде не нашел какого-либо повода опасаться за ребенка, а последний по-прежнему крепко спал в своей постельке, то ему показалось неразумным из-за какой-то воображаемой опасности беспокоить ребенка и вынимать его из теплой постельки. Не слушая таким образом голоса, он опять занял свое место за рабочим столом и принялся за работу; но у него уже исчезла прежняя веселость: он не напевал более песни.
Тщетно употреблял теперь он все усилия к тому, чтобы преодолеть какими-либо соображениями свой страх. Через несколько мгновений страх снова возвратился и гораздо сильнее прежнего; в сердце же с силой громов ого удара опять раздался голос: «Встань скорее и возьми ребенка из колыбели». Теперь, наконец, он сделал то, чего требовал предостерегающий голос. Мгновенно он был уже у колыбели ребенка, поспешно взял его и отнес на свое место, где сам перед этим сидел.
Едва только он успел занять свое место, как в том углу комнаты, где находилась колыбель, раздался сильный грохот. Весь потолок мгновенно рухнул, повалился на колыбель, покрыв ее совершенно мусором и отвалившимися кусками штукатурки. Ребенок проснулся от сильного шума и заплакал; но он был цел и невредимо покоился на руках отца, прижимал его к своему сердцу. Какой живой радостью объята была бедная мать, когда, заслышав громкий шум, со смертельной бледностью в лице, вбежала в комнату; она боялась, что муж и ребенок Убиты, а они оба остались целы и невредимы. Преисполненное глубокой набожностью ее сердце, равно как и сердце ее мужа, налилось искреннейшей молитвой к Господу, когда муж рассказал ей, как чудесно был спасен дорогой им ребенок».