Остапенко поспешил к Дынину и Смирнову, перевязывавших Нефедова. У солдата две пули прошили правое плечо. Лицо его осунулось, по бледному лбу разметались огненно-рыжие волосы. Они казались кровавыми ранами, и Смирнов несколько раз заправлял волосы водителя под панаму, приговаривая:
— Потерпите, Ваня. Сейчас вертолет сядет, отвезет в госпиталь. Еще будете капитаном дальнего плавания. И мы к вам в гости приедем. Покатаете нас на своем корабле по заливу Куршскому?
— Конечно, — слабо улыбнулся солдат.
Послышался гул вертолетов. Остапенко приказал освободить поляну, послал туда сигнальщика с флажками. Вскоре винтокрылая машина совершила посадку. Вместе с четырьмя ранеными солдатами улетал и полковник Смирнов. На прощанье с чувством гордости сказал Остапенко и Дынину:
— Замечательные у нас люди. С такими можно горы сдвинуть, реки вспять повернуть.
Смирнов замолчал — пилот вертолета показывал на часы: время, мол. Кивнув ему, Аркадий Васильевич протянул Остапенко руку и, глядя в глаза проговорил:
— Запомним эту нашу встречу на Гиндукуше, которая сделала нас чище, проще, человечнее. Не так ли? И давайте условимся: кто старое помянет, тому глаз вон…
— А кто забудет, тому два, — вырвалось у Дмитрия Львовича.
— Будем смотреть вперед, — заключил разговор Дынин. — И ждать новой встречи.
Прижавшись плечом друг к другу, Дынин и Остапенко следили за улетающим вертолетом. Небо было чистое и ярко-голубое.