«И здесь любовь, и здесь не пишут», — подумалось Сергею.
Серенко молчал, но в его молчании Сергей чувствовал непреодолимое желание солдата высказаться. И все же совсем неожиданным явилось для Касатова это признание:
— Я, товарищ лейтенант, — словно в воду спрыгнул с вышки Серенко, — сейчас с бо́льшим желанием в наряды иду, чем на полеты. Боюсь… техники боюсь…
Касатов не верил тому, что услышал. И это говорит Серенко? Тот, кто подготовил до уровня второго класса уже двух молодых солдат, который сам сдал блестяще экзамены на повышение классности.
— Валентин, в чем дело? Уже не как командир, а как товарищ спрашиваю вас, — положил Касатов руку на его плечо. — Ведь вы молодой коммунист, хороший специалист, которому все мы доверяем.
— Помните, товарищ лейтенант, тот случай с аккумулятором? Хотя где там, это же было до вас.
Но Сергею знаком был тот случай, вылившийся в предпосылку к летному происшествию. Случай, который послужил поучительным примером для всего полка. Да что там! Он стал едва ли не хрестоматийным для всей авиации: на самолете оказался незакрепленным аккумулятор.
— Ведь я его законтривал, товарищ лейтенант! — Серенко стоял побледневший, сгорбившийся от вновь переживаемого. — Мне начальник группы сказал: установите аккумулятор на самолет. Я подошел к машине, а он уже стоит в гнезде, мне осталось только зажимы контровкой закрепить. А надо было само закрепление проверить. Хорошо, что наш техник проверил.
— Так ведь дело прошлое. Хорошим уроком тот случай послужил и выводы вы сделали правильные.
— Оно все так. Но, понимаете, выполняю я сейчас какую-нибудь работу, проверят меня, все хорошо, а самому нет покоя, хочется вновь и вновь самого себя перепроверить.
Все понятно. Еще как Сергею понятно! Дважды в училище перешагнул через это. Да и перешагнул ли? Ведь ноет под ложечкой всякий раз перед вылетом: «Все ли в порядке с фонарем?»
— Было у меня такое. И есть, Валентин, — тихо сказал солдату. Так это было…
Полет курсанта выпускного курса Касатова проходил строго по заданию. Вот и расчетное время.
— 944-й, первый поворотный. Высота… — доложил Касатов и с креном вывел машину на новый курс.
Первая минута после поворотного. И вдруг сильный воздушный поток хлестнул его по лицу, резанул по глазам. Острая боль в ушах, перехватило дыхание.
— Я — 944-й. Разрушилось остекление фонаря. Действую по инструкции.
На земле понимали, в какую сложную ситуацию попал курсант. Перепад давления, низкая температура, встречный поток… Случилось редкостное в летной практике, но коль случилось, значит, потребовало от него, Касатова, самообладания, хладнокровия.
Сверхзвуковой стремительно несся к земле.
— 944-й, высота… действую по инструкции, — потом Сергею сказали, что голос его был спокоен.
Встречный скоростной поток сковывал каждое движение. Затруднена ориентировка. Но все-таки Касатов посадил машину, не оставил ее.
— От того случая, Валентин, у меня именные часы и… долго ломаемое чувство неуверенности. Понимаешь, вроде бы «ура» мне, а чувство такое: это случай, что так хорошо получилось с посадкой. Хотя твердо ведь знаю: действовал по инструкции, так и должно было получиться. Знаете, Валентин, какой самый трудный барьер встречает летчик в полете? Не угадали. Психологический. Это когда нужно самого себя преодолеть, в себя поверить.
Валентин, слушая внимательно, жадно, даже подался вперед.
— Как преодолеть?
— Не избегайте работы на боевой машине. У вас такие знания, опыт, с ними можно выполнить самые сложные операции. И второй совет. Уделите больше внимания работе с молодыми механиками. Через их действия под вашим контролем вы и себя проверите. Понятно?
— Спасибочко вам, товарищ лейтенант.
— С Украины?
— А як же! Так точно, товарищ лейтенант.
Ну, вот и все. Давно отбой полетам. Федоров по-доброму поглядывал в их сторону. Теперь — в высотку, там уже все в сборе. И — домой. Надо закончить письмо Наташе…
Случилось так, что и здешнее небо уготовило испытание всему экипажу.
«Тридцатьдевятка» ушла в полет. Анатолий Федоров спокойно убирал стремянку. Серенко с его разрешения поспешил к соседнему самолету — там молодой механик, надо бы помочь.
И вдруг прибежал взволнованный инженер:
— Смотрите внимательнее. Ваш самолет сейчас пройдет над аэродромом. Не убирается передняя стойка!
Серенко мчался к стоянке во весь дух, поняв, что случилось что-то неладное.
— Это не на моем самолете, — первое, что сказал Федоров. — На моем быть такого не может.