Проведенное мною исследование продолжалось в общей сложности 70 лет, если считать, что началось оно с момента, когда в 1915 году мой отец посоветовал мне, еще совсем мальчику, вести самонаблюдения познавательно-психологического характера. Примерно тогда же он рассказал мне, как Д. Менделеев предсказывал неизвестные еще элементы по пустым клеткам построенной им системы. С этого момента я регулярно следил за всем, что происходило в моей голове, а в особенности за тем, как укладывалось все в ней из прочитанного о сделанных открытиях и изобретениях. Может быть, благодаря этому я рано пристрастился к психологическим самонаблюдениям, что позднее помогло мне фиксировать ход своей мысли во время научных исследований.
Но еще задолго до упомянутых выше рассказов и советов моего отца, как мне помнится, я страстно интересовался описанием далеких путешествий и географических открытий, равно как научных открытий вообще и изобретений. У меня была особая склонность придумывать игры, построенные на комбинаторных началах, что также помогло впоследствии моей научной работе.
Помню, что в конце 1917 года меня заитересовала, можно сказать, заинтриговала история измерения света П. Лебедевым, причем настолько, что я собирался начать работать в Физическом институте имени П. Н. Лебедева. В 1920 году летом из уст М. Горького я услышал об открытии атомной энергии и стал изучать скудную тогда литературу по этому вопросу. В начале 1921 года вместе с моим отцом и профессором К. Кекчеевым я работал в лаборатории Института психологии по вопросу о выборе молодежью своей будущей профессии. Начиная с 1922 года, учась в университете, я увлекался всякого рода нерешенными в химии задачами вплоть до парадокса Гиббса, который стал предметом моей первой научной работы, продолжавшейся, по крайней мере, восемь лет (1927–1935 годы). Из нее выросло второе крупное исследование, касавшееся творчества Дальтона, поскольку решение парадокса Гиббса заключалось в законе Дальтона об аддитивности парциальных давлений газов в смеси. Это исследование позволило впервые углубиться в область познавательно-психологических проблем научного творчества. Оно завершилось в 1946 году (после четырехлетнего перерыва, связанного с моим участием в войне) защитой докторской диссертации на тему «Атомистика Дальтона».
Атомные веса, введенные Дальтоном, и его закон простых кратных отношений привели меня непосредственно к изучению творчества Д. Менделеева и в особенности открытия и разработки им периодического закона. В 1949–1953 годах мы с Т. Ченцовой целиком отдались разбору и публикации менделеевских архивных материалов, а в 1955–1960 годах (после смерти Т. Ченцовой) я в одиночку занимался обобщением дешифрованных нами материалов и их познавательно-психологическим анализом. Среди таких своих работ назову опубликованную в «Вопросах психологии» (1956 год) статью о работе менделеевской мысли с психологической стороны в дни открытия и разработки периодического закона. Но основной итоговой работой явилась моя книга «День одного великого открытия» (1958 год).
На такой основе мною были выдвинуты на коллоквиуме по истории науки в 1963 году представления о барьерах (ППБ) и подсказке-трамплине при их преодолении. В 1965 году эти идеи были мною опубликованы в печати по случаю 100-летия нахождения формулы бензола А. Кекуле. Вскоре затем я разработал общую познавательно-логическую схему протекания научного открытия или технического изобретения. Опубликована эта схема в монографии «Микроанатомия великого открытия» (1970 год), написанной по случаю 100-летия со дня открытия периодического закона.
Работа в этом «менделеевском» направлении продолжалась и в последующие годы, однако, начиная с 30-х годов, параллельно с историко-химической тематикой я все больше и больше сдал заниматься научным творчеством Ф. Энгельса и В. И. Ленина. Среди трудов Ф. Энгельса меня больше всего занимала его «Диалектика природы» с момента ее выхода в свет (1926 год). Она была издана в виде разрозненных рукописей, сохранявшихся в архиве Ф. Энгельса. Я ломал все время голову над тем, нельзя ли все рукописи, оставшиеся по смерти Ф. Энгельса, привести в стройный порядок, логически их систематизировать согласно планам и замыслам самого Ф. Энгельса? Это, как мне казалось, удалось, наконец, сделать после многолетних усилий, руководствуясь общим планом «Диалектики природы», составленным Ф. Энгельсом, и многочисленными его высказываниями относительно своих замыслов. При этом все время приходилось проникать как бы в творческую лабораторию энгельсовской мысли, выявлять ее движение и следить за ним.