Станция подверглась нападению сразу же по приходе поезда, от которого на перегоне отцепили теплушки продотряда. Бандиты окружили остановившийся состав, пристукнули прикладами паровозную бригаду и прочесали вагоны, отбирая у пассажиров ценные вещи. Никто не сопротивлялся. Бандиты без единого выстрела выпотрошили поезд. Убедившись, что теплушки с продовольствием отцеплены, они со свистом и гиканьем умчались на лошадях дальше — по дороге, идущей вдоль полотна.
Покинутая станция оживала. Озираясь по сторонам, вынырнул из густого ельника начальник. Прихрамывая, вылез из подвала телеграфист. Замигали фонарями разбежавшиеся кто куда стрелочники и сцепщики. Из канав, оврагов и кустов стали выползать ограбленные и напуганные бандитами пассажиры.
Трагедия, разыгравшаяся на перегоне у теплушек, долетела до станции далекой беспорядочной перестрелкой. Понять, что происходит, мог убитый машинист да лежавшие вповалку у паровоза старший кондуктор, кочегар и помощник машиниста. Остальные либо ничего не знали, либо ни о чем, кроме своей шкуры, не заботились.
Услышав выстрелы, люди снова подняли панику, окружили маленькое станционное здание и требовали немедленной отправки поезда.
Начальник станции — толстенький человечек, похожий на два шарика, поставленные друг на друга и прикрепленные к двум коротким ножкам, беспомощно разводил руками и на все требования отвечал визгливо:
— Оживить мертвых не могу! Я не архангел!.. А запасной бригады у меня нету!
Когда перепалка между пассажирами и начальником достигла высшего накала, из леса донеслось отчетливое громыханье поезда. Люди бросились на платформу.
И быть бы катастрофе, но старый опытный стрелочник почувствовал недоброе: состав шел без огней, без гудков, не снижая скорости. Стрелочник помедлил секунду-другую и, не дожидаясь команды, перевел стрелку на запасной путь. К счастью, на противоположном конце станции стрелка была открыта на главную колею и три темных вагона пронеслись мимо замершего у платформы состава. В воздухе остался запах раскаленного металла.
Глеб, лежа у открытой двери и все еще сжимая рукоятку нагана, видел людей на платформе, но не подал никакого знака: кто знает, что за люди! Крайнее возбуждение не давало ему возможности полностью осознать случившееся несчастье. Он смутно понимал, что отец погиб. Но ни слезинки не выкатилось из его запавших глаз.
Глеб испытывал только одно желание — мчаться, мчаться, мчаться все быстрее и быстрее. Как в бреду, представлялась ему фантастическая железная дорога с бесконечным уклоном до самого Петрограда и три теплушки, несущиеся без остановок к городу.
Но теплушки, пробежав после станции километров пять, стали сбавлять ход. Скрежет неисправной буксы ослабел. Глеб поднялся на ноги и вдруг совершенно ясно представил всю тяжесть свалившейся на него ответственности. Продовольствие! Три вагона с продовольствием — вот что давило его и мучало! Теперь он один отвечает за сохранность мешков с мукой и крупой, ящиков с салом и маслом! Он должен доставить эти продукты в Питер! А как? Что он может сделать с теплушками, которые вот-вот остановятся где-нибудь в лесу и будут стоять, пока бандиты не разыщут их или поезд не наскочит на них в темноте и не разнесет в щепы?
— Папка! — невольно вырвалось у Глеба. — Что делать?
Вспомнилось последнее напутствие отца — «Действуй по обстоятельствам». Эти два туманных слова ничего не говорили Глебу. «Может быть, в бумаге, которую передал мне отец, — сказано, как надо действовать?» Глеб вытащил сунутую в карман кожанки бумагу, чиркнул спичку. Ветер, влетевший в открытую дверь, тотчас потушил огонек. Но Глеб успел заметить знакомую карточку отца, круглую печать. Это был мандат, подписанный Лениным.
Шли они так: впереди Юрко, за ним маленькая Грунька, а сзади Нина. Юрко нес узелок с едой. Нина была казначеем. Деньги, присланные отцом на дорогу, лежали в холщовом кармашке, пришитом на уровне локтя к подкладке пальто. Через каждые десять — пятнадцать шагов девочка вспоминала про них и испуганно прижимала локоть — проверяла, на месте ли деньги. Грунька, как самая маленькая, шла налегке.
Дорога петляла лесом. Но Юрко не боялся ни темноты, ни крутых поворотов. Каждая тропка здесь была ему знакома. Он знал, что скоро они выйдут на опушку леса. Оттуда рукой подать до железной дороги. А по шпалам и рельсам любой доберется до станции.