Это разъяснение удивило мальчишек. Но они поверили Пеце. Длинный стал просить, чтобы их приняли в связисты. Пеца категорически отказал. Но длинный продолжал упрашивать.
— Это пятая операция! — загадочно произнес Пеца. — На линию кого-нибудь не поставишь!
— Возьми хоть в помощники! — взмолился длинный.
Пеца подумал. Новое предложение устраивало его. Но он уступил не сразу.
— Посоветуюсь…
Советоваться было не с кем. Артем с красногвардейцами в середине дня ушел в центр города. Дежурный по штабу подозрительно посмотрел на вошедшего мальчишку. Вспомнив, что это связист Артема, он подобрел. Спросил:
— Умаялся?
— Работы хватает! Думаю помощников поискать…
— Терпи, парень! Скоро отдохнешь. А сейчас с линии не слазь! Дело за Зимним! Как эту царскую домину выпотрошим, — так отгул получишь! А насчет помощников — валяй! Найдешь — бери… Дело общее! Сегодня весь честной народ на ногах!..
К ночи на линии собрались все ребята: и Пецины, и длинного парня — всего десять человек. Решили на отдых домой не уходить. Выбрали пустой сухой склеп, натаскали туда хвороста — получилась постель. Спи — кто свободен от дежурства. Но спать никому не пришлось, и не потому, что нарушалась связь. Провод не оборвался ни разу. Просто не спалось.
По проспекту проходили в темноте вооруженные отряды. Ни песен, ни разговоров — шли молча, твердо печатая шаг. Изредка звякало оружие. Чей-то голос подавал команду. Шаги звучали глухо. А когда отряд входил на мост через Монастырку, топот ног напоминал отдаленные раскаты грома.
Несколько раз по направлению к городу проехали ломовики. На открытых подводах везли какие-то ящики и тюки. Промчался извозчик. Седок в потасканной шинели стоял за его спиной и выкрикивал густым простуженным басом:
— Жарь! Жарь, сукин сын! Революция ждать не может! Привык возить господ! Им торопиться было некуда! Жарь!..
На улицах погас свет. Застава погрузилась в темноту. Мальчишки увидели, что и над центром города пропало марево электрических огней. И сразу же царапнул небо луч далекого прожектора.
Свет зажигался и потухал. Потом что-то тяжелое грохнуло и покатилось над городом. Лучи прожекторов заметались. Заухали пушки.
— Царскую домину потрошат! — объявил Пеца. — Зимний берут! На линию! Все! Отдых отменяется!..
Утро застало мальчишек на линии. Они окончательно выбились из сил. Ходили вдоль провода по трое, потому что один мог свалиться и уснуть.
Над городом стояла торжественная тишина. Наступало утро новой эпохи.
Со Старо-Невского донеслась песня. Сначала слов не было слышно. Но вот люди показались у красных лабазов, и мальчишки разобрали страстный призыв «Интернационала»:
Мандат
Глебов Антиповых было двое — старший и младший. И похожи они были друг на друга поразительно. Хотя одному уже исполнилось тридцать, а другому еще не было двенадцати лет, — у обоих пересекала лоб глубокая вертикальная морщина. Глаза и у старшего, и у младшего были колкие, прищуренные. Оба Глеба срослись с кожаной курткой и лоснящимися кожаными галифе. На ногах у обоих поскрипывали высокие кожаные сапоги. И у того, и у другого обмундирование завершала черная кожаная шапка.
И горе у них было общее. Не уберегли они от тифа женщину, которая старшему Глебу была женой, а младшему — матерью. Ее похоронили за Путиловским заводом. Старший Глеб последний раз посмотрел на могильный холмик и сказал:
— Спи, Маша, спокойно… Больше тиф не получит от нашей семьи ни одной жертвы! Ну а пуля или штык… Сама знаешь — отсиживаться за углом я не мастак, да и из сына прятунка делать не буду…
С того дня у младшего Глеба на левом боку появилась фляга с керосином, а у старшего — маузер.
Керосином мазали запястья рук и шею, чтобы оградить себя от тифозных вшей. Маузер охранял от других, не менее опасных паразитов, которых в те годы было множество.
Антиповы почти никогда не разлучались друг с другом. Вместе пришли они однажды на Московский вокзал. Вместе проехали половину России и вместе возвращались обратно — в Питер.
Старший Глеб был доволен. Продотряд, которым он командовал, выполнил задание Ленина. Три теплушки, до отказа набитые мешками с мукой, сухарями, крупой и другим продовольствием, двигались на запад — в голодающий Питер. Теплушки прицеплялись к попутным поездам и с каждым перегоном медленно, но все же приближались к родному городу.