Все дело в том, что возвращение оказалось не только вечным. Возвращение чего-то или кого-то может произойти и гораздо, гораздо раньше - но законы, которые управляют этим возвращением (или законы, при помощи которых управляет возвращение?), остаются все теми же, что и при вечном возвращении, - такими же жесткими и неумолимыми.
"Мой отец умер тридцати шести лет: он был хрупким, добрым и болезненным существом, которому суждено было пройти бесследно, - он был скорее добрым воспоминанием о жизни, чем самой жизнью. Его существование пришло в упадок в том же году, что и мое: в тридцать шесть лет я опустился до самого низшего предела своей витальности, - я еще жил, но не видел на расстоянии трех шагов впереди себя" ("Ecce Homo"), - жизнь Ницше была настолько синонимична понятию рока, что факт изложения подобных мыслей не где-нибудь, а в последнем произведении, является само собой разумеющимся - еще одна констатация осознания Ницше своей изначальной обреченности, еще одна констатация его пророческих способностей. Отец Фридриха, Карл Людвиг Ницше, умер 30 июля 1849 года - Фридриху тогда было 4 года, - и его последний год жизни был омрачен безумием. Это обстоятельство на протяжение всей жизни неизменно вселяло страх в его великого сына - страх уйти из жизни так же беспомощно и ужасно. Но именно так все и произошло, - как и предсказывал сам Ницше: "…Я являюсь … моим отцом и как бы продолжением его жизни после слишком ранней смерти" ("Ecce Homo"). Апоплексический удар, ввергающий Ницше в окончательное помрачение, происходит 3 января 1889 года, с его отцом удар произошел в августе 1848. Сорок с половиной лет - с подобной длиной цикла возвращение никак не может быть претендовать на титул "вечное", но, тем не менее: "клич «patere legem, quam ipse tulisti» в конце концов обращается всегда и на самого законодателя". Быть может, это не "возвращение", а, что называется, "случайность"?
12 июля 1932 года молодой человек по имени Харро Фортунат в возрасте 24 лет совершает самоубийство. Случай, на первый взгляд, мало заслуживающий внимания - кроме самого факта самоубийства, которое всегда, независимо от нашего желания и отношения, притягивает к себе. Однако, ситуация "усугубляется" тем, что Харро Фортунат - сын Густава Майринка. В 1892 году, когда ему были те же 24 года, Майринк, переживая глубочайший духовный кризис, принимает решение о добровольном уходе из жизни - лишь "случайность", охарактеризовать которую не иначе как мистической просто нельзя, избавила его от смерти, "попутно" пробудив в нем и интерес к тому, что располагается "по ту сторону", и к желанию выяснить, как оно связано с нашим миром. Итак, то же "возвращение" от отца к сыну и… та же длина цикла - сорок лет! (Между прочим, Харро родился за два дня до сорокалетия Густава Майринка.)
Признавал ли Густав Майринк цикличность? Вне всяких сомнений - в его произведениях неоднократно обыгрывается ситуация мистической передачи судьбы по цепи поколений, а в самых значительных она вообще является основой сюжетной линии: "Майстер Леонгард" (1916), "Вальпургиева ночь" (1917), "Белый Доминиканец" (1921), "Ангел Западного Окна" (1927). Во всех этих произведениях главный герой завершает дело, начатое его предками, безуспешно пытавшихся осуществить его, или же кладет конец проклятию рода, сводившего на нет любые духовные или творческие устремления родителей, дедов, прадедов, - так или иначе герой ставит точку в предназначении своего рода, цель или проклятие (не одно ли это, впрочем, и то же?) которого странствовало из поколения в поколение. "Вечное возвращение души, странствующей сквозь непроглядную пелену земной жизни назад - к смерти" ("Майстер Леонгард") теряет свою кажущуюся големическую фатальность ("он описывает круг и возвращается к тому месту, откуда вышел" - "Голем") при успешном или хотя бы представляющимся успешным (ведь даже Таддеуш Флугбайль все-таки "взлетел") завершении миссии…
Во всех этих талантливо описанных "родовых перипетиях" явно вырисовывается страстная тоска Майринка - незаконнорожденного по происхождению, - по аристократической династии, этой истинной хранительнице крови как мистической субстанции души, этой безнотариусной гарантии того, что сын завершит дело, начатое отцом, а если ему это не удастся - то тогда будет действовать уже его сын - и так далее. Что ж, сын Майринка как раз и совершает то, что ему самому не удалось в свое время осуществить - "судьба в этом доме идет по кругу и всегда возвращается к той же точке" ("Голем") - какая немыслимо жестокая издевка рока! "…Потрясающая мысль! - в бесконечно протяженном космическом пространстве любое однажды случившееся событие обретает бессмертие в виде некоего вечно странствующего по Вселенной образа, заживо погребенного в луче света. А стало быть … существует возможность, не входящая, правда, в число человеческих, возвращения прошлого!" - "Зеленый лик" (1916). "Не входящая в число человеческих"? Но разве не был Майринк один из тех немногих путников, оставивших это "человеческое" далеко за спиной? Вот оно: "Есть нечто, что называю я злобой великого: все великое, всякое творение, всякое дело, однажды совершенное, немедленно обращается против того, кто его совершил". В письме к одному из своих друзей Майринк пишет о том ужасе, который он пережил, столкнувшись в собственной жизни с таким прямым отражением своих мистических идей о циклическом круговращении событий. Он умирает спустя полгода после смерти сына - 4 декабря 1932 года, умирает спокойно и с достоинством: "Всякое движение должно замыкаться в круг, все, что движется, неизбежно движется по кругу, и мысль о том, что вся его жизнь является подтверждением этого великого закона … , вселяет в него чувство незыблемого покоя", - как он сам написал 16 лет назад ("Майстер Леонгард").