Она не помнила, как пробиралась через трупы, камни, по когда-то утоптанной ровной площадке, сейчас искорёженной будто после землетрясения. Безумный смех Чуи стрясал воздух, но где-то за бушующим желанием слепо убивать она ощущала более рациональную ярость Чуи. Он помнил об Овцах, и это обнадёживало.
Не обнадёживало давление, усиливающееся по мере приближения к Чуе. В какой-то момент Мари оступилась, кубарем покатилась по земле обдирая руки и царапая спину о камни, но когда подняла голову, обнаружила, что скатилась почти под ноги Чуе. Тот стоял, тяжело дыша, а вокруг крутились воронки воздуха, как маленькие ураганы. Это не было Порчей, но было так близко к ней, что заставило Мари напрячь дрожащие руки и, не обращая внимания на боль, усилием воли дотащить себя до парня.
– Чуя!
Тот отвёл взгляд от изломанного трупа, на который Мари и сама старалась не смотреть. Будто кто-то выжимал бельё. Только – человека.
Накахара смотрел так, будто не мог понять почему она здесь.
– Чуя, приди в себя!
Зрачки парня сузились, лицо исказилось от ярости. Девочка даже не успела испугаться больше, чем уже боялась. Раздался хруст, и за спиной Мари кто-то застонал, что-то захлюпало.
«Не смотри», – сказала она себе. – «Лучше подумай, как помочь ему вернуться».
Нечеловеческую ярость, исходящую от него, было тяжело переносить, но гораздо легче отделить от своих эмоций. Люди так не злятся. И как ни странно, пока это был Чуя, было легко отвлечься на его чувства и подавить собственный страх. Мари облизала губы. Надо было обратиться к человеческой части Чуи: пока Порча не выпущена, она должна быть сильнее Арахабаки, значит, воздействовать надо на самого парня.
Знание, что нужно делать, пришло само. Вот он – островок относительного спокойствия в центре душной ярости, Мари почувствовала и попыталась обратиться к нему. Пока – только своим слабым (так ясно она это сейчас ощущала), ещё не познанным даром, но так, как звала бы вслух.
Это был странный опыт, для которого она не подобрала бы слов. Но то, что она делала, можно было бы сравнить с попыткой новичка повторить трюк, выполняемый профессиональным спортсменом. Мари чувствовала, как, образно говоря, рвутся неподготовленные к такой нагрузке мышцы, и это было очень больно, но в то же время, никак особо не влияло на её физическое состояние. Важнее было не пропустить эту боль к Чуе, не показать, как тяжело Мари даётся это.
– Ты нужен нам, Чуя, – сказала она вслух, помогая себе, потому что от этой ментальной и фантастической хрени ум заходил за разум и текла носом кровь. В вязком и тяжёлом воздухе слова не хотели слетать с языка и как будто повисали в воздухе. – Ты нужен мне.
Парень замер, словно вслушиваясь в далёкий зов, и Мари, машинально утерев нос грязной ладонью, потянулась к нему, обвивая руками и прижимаясь так тесно, как ещё ни к кому в этом мире, повторяя это и на ментальном уровне, оплетая Чую как вьюн.
Мелькнула и пропала, не дойдя до Накахары, мысль, что этот эксперимент для них даром не пройдёт.
– Пожалуйста, возвращайся, – из последних сил попросила девочка, чувствуя, что вот - вот потеряет сознание. Ноги подкосились, но её поддержали крепкие руки.
– Малая?
========== Часть 1. Овцы в городе. Глава 8. Ветер перемен ==========
Чуя нёс её на руках, перелетая через выломанные куски земли и трупы якудза. И будь это сценой из аниме, картинка вышла бы невероятно красивой. Мари каким-то образом точно чувствовала, что делает и говорит Чуя, хотя в ушах шумело от тока собственной крови. Девочка знала, что это странное чувство синхронизации с Чуей скоро пройдёт, как знала и то, что какая-то связь навсегда сохранится. Это и радовало, и огорчало, потому что, если придётся уходить из Овец, как она планировала, рвать придётся по живому.
«Я подумаю об этом завтра», – сказала она себе так твёрдо, как могла.
Вернувшись в штаб, Чуя принялся раздавать указания: собрать раненых, организовать носилки, вытащить из руин всё самое важное, без чего не обойтись в ближайшее время, и организованными группами отправиться в новый штаб. То самое место, которое он показывал Мари, лучше укреплённое, но гораздо менее удобное для проживания. Отдельным приказом: если кто-то из посланного по их душу отряда остался в живых, добить без жалости. И всё это время Мари оставалась у него. Чуя выглядел как человек, которому нисколько не мешает ребёнок, занимающий руки: раненые взлетели и плавно опускались на носилки под его взглядом, завалы разбирались как будто сами собой – поэтому Овцы не осмелились напоминать Накахаре о Мари.
Они все ещё были шокированы случившимся, ещё пытались принять мысль, что даже близко не видели пределов силы Чуи, и Мари, для которой чужие эмоции сейчас были как касания к обгоревшей коже или тыканье пальцем в свежую рану, чувствовала, как наряду с уважением зарождается тень страха. Она не умела читать мысли, но практически слышала их сейчас: «Что если однажды эта сила обратится против нас?» А потом они начинали убеждать сами себя: «Не может быть! Чуя никогда нас не предаст! Овцы – его семья».
Мари слегка кривила уголок губ. Неприятно. Хотелось остаться одной, а желательно – с Чуей рядом, чтобы не видеть, не слышать, не ощущать никого, кроме него. Раствориться в этой мрачной решимости, отчего-то придающей сил. На этой мысли Мари вздохнула и задала себе резонный вопрос: «А ты-то почему не боишься?» Поискала в себе страх, воскресила в памяти вид переломанных трупов, но не нашла ничего, кроме усталости и смирения. То, что сегодня Чуя совершил массовое убийство, не пугало ни фактом, ни масштабами. Не после устроенного террора. Ей, пережившей этот ужас, добровольно сунувшейся под руку разъярённому Накахаре, оставалось лишь скромно порадоваться, что она осталась жива.
В полубредовом состоянии эти ленивые и не очень связные размышления принесли облегчение. Так ощущают себя пережившие катастрофу? У Мари не было сил чувствовать вину за то, что её не ужасает то, что раньше напугало бы. За то, что её не пугает Чуя. За то, что всеобщая мораль и нормы общества, о которых она знала побольше Овец, уже не кажутся столь незыблемо верными.
«Возможно, так и катятся на дно. Но тогда я буду человеком, спустившимся туда самостоятельно. По ступенькам».
Если бы были силы, она бы даже рассмеялась.
– Малая? – встревоженно спросили над головой и похлопали по щекам. – Малая, если ты не откроешь глаза, мне придётся вылить на тебя эту бутылку, – на лоб положили что-то холодное.
«Ай», – подумала Мари вяло, но не нашла в себе сил подать знак, что всё слышит.
– Малая, блин! – очередной хлопок по щеке вышел звонче, чем предыдущий.
– Чуя так громко кричит. Я просто чуть-чуть задремала, – пробормотала она заплетающимся языком.
– Ага, – согласился Накахара почему-то очень спокойно. – Давай, малая, выпей хотя бы воды и можешь спать дальше.
Её приподняли, подсунув что-то мягкое под спину, и прислонили ко рту бутылку. От первого глотка Мари чуть не захлебнулась, но Чуя быстро сориентировался. Пить, на удивление, хотелось невероятно сильно. Девочка жадно сглатывала, а когда вода закончилась, облизала губы и даже нашла в себе силы открыть один глаз, чтобы проверить, нет ли там ещё хоть капли.
– Ещё? – тут же спросил Чуя.
– Да, – всё ещё слегка хрипя.
Парень без вопросов достал ещё одну бутылку.
Уже чувствуя, что от количества выпитого похлюпывает не только в животе, но и в ушах, Мари задумалась о странности происходящего. Чуя выглядел уставшим, но не пропылённым после боя. Помылся? Ну, допустим. Тогда он точно должен был не с Мари здесь сидеть, а руководить остальными. А кстати, где это самое “здесь”? Не похоже на подобие полевого госпиталя, который организовывали в таких случаях Овцы. И на общую комнату – с Йоро ли, с остальными девочками – помещение похоже не было. Наконец, она обратила внимание на себя: на груди футболка с широким воротом, каких у неё не было, на ногах… ничего. Ноги прикрывало неожиданно сносное одеяло.