В доме Виктора бывали замечательные люди, его друзья: Михаил Светлов, Семен Гушанский, Всеволод Якут, Юрий Нагибин, Белла Ахмадулина, Юрий Трифонов, Леонид Зорин, Станислав Рассадин, Лев Копелев, художники, артисты театра «Современник», да всех и не упомнишь…
О литературной эрудиции свидетельствовала его библиотека. В ней были не только лежащие на поверхности книги мировой литературы, но и многие редкие и замечательные издания. Он был полон литературных планов. Написав блистательные «Денискины рассказы», он собирался написать серию рассказов о своей маленькой дочке Ксюше. Он очень любил своих детей. А было у него их трое. Старший сын Леонид жил не с ним, но у них были прекрасные, теплые отношения.
Несмотря на свою недолгую жизнь, Виктор Драгунский оправдал наши надежды. Среди нас, друзей детства и юности, он оказался самым ярким, больше всех нас внес в сферу культуры, в которой творил и работал».
Еще учась в школе, Виктор старался помочь семье. Отчим уехал, видимо, навсегда, оставив Витину маму и маленького брата. Кроме скромной зарплаты мамы-машинистки, в доме не было никаких доходов. И вот с одним из своих товарищей он нанялся к владельцу нескольких лодок на Хамовнической набережной перевозить желающих попасть в Нескучный сад. Паренек он был крепкий, мускулистый, великолепно плавал с детства.
Поздно вечером они возвращались домой, распевая несколько переиначенную неаполитанскую песенку: «Гондольер молодой, взор твой полон огня, не свезешь ли меня, я в Нескучный спешу до заката…»
Путь домой на Покровку предстоял неблизкий. Нужно было добраться до трамвая «Аннушка», который в то время ходил до Новодевичьего монастыря, и ехать через всю Москву к Покровским воротам.
Об учебе в высшем учебном заведении нечего было и думать. И вот, окончив школу, Виктор пошел работать учеником токаря на завод «Самоточка». Завод находился на окраине, вставать приходилось очень рано. И однажды, не выспавшись, он прикорнул под станком и уснул. Там его застал мастер. Приговор был короткий и жестокий для Виктора: уволить! Витя вместе с мамой очень переживал свое увольнение.
Тут кто-то из друзей посоветовал ему пойти на фабрику «Спорт-туризм», там требовались ученики-шорники, и, кроме того, это что-то, связанное с лошадьми, а Виктор с детства мечтал стать наездником.
Руководили этой фабрикой-артелью будущие знаменитые спортсмены, братья Старостины. Когда Витя узнал, что у этой фабрики есть манеж и там, вероятно, можно будет заниматься конным спортом, он просто побежал туда.
Знаменитый в прошлом футболист Андрей Старостин вспоминает об этом коротком периоде работы Виктора на фабрике:
«Я познакомился с Виктором в 1930 году, когда этот совсем молодой человек пришел к нам на фабрику «Спорт-туризм», ему было лет шестнадцать. Я был директором фабрики, а мне было двадцать семь лет. По тем временам это было обычно. У нас на фабрике была ячейка Осовиахима и манеж в Земледельческом переулке, бывший манеж Гвоздева. А Виктор, оказывается, увлекался верховой ездой.
Я ему говорю:
— Могу взять тебя учеником шорника. Устроит тебя это?
— Шорником, так шорником.
Я ему показал приспособление, так называемые «некли». И Виктор начал осваивать профессию шорника. Надо было видеть его, сидевшего с этими неклями, шилом делавшего отверстия, и какими плавными движениями, как дирижер. Как будто он протаскивал не варом просмоленную дратву, а шелковую нить. Так плавно, артистично у него получалось.
Виктор с его непоседливостью, энергией, веселым нравом увлек нашу фабричную молодежь верховой ездой, и не только совсем молодых ребят, но и меня.
Однажды он является в мой фанерный кабинет времен военного коммунизма и говорит:
— Ну, вы готовы, Андрей Петрович?
— Куда ты хочешь меня вытащить?
— У нас выезд на местность, и вы в нашей кавалькаде числитесь. Вы же руководитель спортивного склада.
Деваться было некуда, я лошадей давно люблю, правда, рысаков, а верховыми никогда не занимался. Мне было неловко отказаться, и я согласился.
Вывели мне — никогда не забуду имени этой лошади — Рыжего Эдипа. Очень строптивный был: я его направо, а он меня налево, я его вперед, а он в «свечку». Пока мы добрались до открытой местности, я проклял все на свете. И вдруг Эдип, лошадь, списанная со скачек, устремился за лошадью, на которой сидел Виктор. Посадка у Виктора была настоящая, кавалерийская, отработанная. Он мне потом признался, что немного занимался верховой ездой в Сокольниках. Я еле держался, но от него не отставал.