И, обсуждая так редакционные дела, Говоров всё больше убеждал себя, что, конечно, врач — паникер, вышел же Вика из больницы, вон как у него прекрасно работает голова, ну да, слабость, но это от облучения, курс скоро кончится, Вика выкарабкается, иначе быть не может, иначе это нелепость, глупость, бред собачий!
Иногда вдруг голос Вики срывался, на глазах выступали слезы. Вика вытирал лицо платком, закуривал, круто матерился.
— Извините, ребята. Мучают меня врачи. Говорят, осталось месяц терпеть. Потом заживу как человек.
И тогда Говоров думал, что если советские товарищи увидят В. П. в таком состоянии, то кто-нибудь непременно напишет, мол, плакал В. П. от тоски по Родине, затюканный нищетой и эмиграцией. Неужели не поймут, что слезы — от боли, от физической немощи, от того, что тело твое перестает тебе подчиняться? Но мысль, что Вика мог плакать в предчувствии смерти, Говоров начисто отметал: не знал В. П. диагноза своей болезни и был уверен, что проживет до ста лет.
А если знал, да только вида никому не показывал?..
Упрямо, вопреки всем медицинским рекомендациям, просиживал В. П. почти каждый вечер в кафе у Версальских ворот. Потом это место ему надоело, устроил себе вечернюю «резиденцию» на Монпарнасской площади. Чаще всего на свиданку к В. П. приезжали молодые ребята, Сережа и Женя. В. П. нравилось, что ребята общаются с ним запросто, без подобострастия и сюсюканья, принимают за своего. Не забывали В. П. Савельев и Шафранов. Бывали там его старые друзья из Москвы. А вот из «Вселенной» никто ни разу не появился.
Плотно опекал В. П. его приемный сын Витя. Привозил в кафе и отвозил домой. Возникал в середине вечера, как бы проверяя. Шутил:
— Ну что, старый Мазай, разболтался в сарае?
Исчезал куда-то, возвращался к одиннадцати, заказывал себе пива, смотрел на часы:
— Напозволяли себе, Платоныч, ох, напозволяли. Ладно, погуляли, и хватит.
В. П. соглашался, не капризничал. Он и впрямь уставал к этому времени. Витя вел его к машине, слегка поддерживая плечом.
Это то, чему свидетель был Говоров. Наверно, так происходило и в другие вечера. Во всяком случае, Говорову хотелось, чтоб когда-нибудь Денис так же заботился о своем отце.
Гамбург, после письма Бориса Савельева и бесчисленных переговоров с Парижем, утвердил для В. П. должность консультанта. Говоров присутствовал при последнем разговоре, когда всё уже было подписано и Боря благодарил какого-то высокопоставленного американца за чуткость и внимание к больному русскому писателю. Как бы между прочим, Борис сказал:
— Вы же понимаете, что, в сущности, это формальность, на несколько месяцев…
Говорова неприятно кольнули эти слова, но он решил, что Борис прав, с американцами так и надо, пусть думают, что дешево отделались. Теперь В. П. получит зарплату за все месяцы болезни, а дальше будет, не напрягаясь, что-нибудь пописывать или комментировать. Раз ставку выбили — ее не отберут. Вика прошел Сталинград, тяжелое ранение в Польше, две серьезнейших операции, где ему пророчили смертельный исход. Вика — везунок, у него железный организм. Он подмигнет и покажет фигу врачам, а гамбургская бухгалтерия может повеситься в полном составе от тоски и перерасхода фондов.
Потом прошло две недели, когда Говоров был абсолютно замотан личными делами и Вику не видел.
Однажды вечером Кира предложила:
— Давай подъедем на Монпарнас.
— Ты уверена, что он в кафе? Может, позвонить домой, проверить?