Я думал об этом, не без повода вспомнив те наивные ощущения спустя почти двадцать лет, стоя у львовской гостиницы «Интурист» в ожидании автобуса, в котором должен был приехать Виктор Некрасов.
Накануне вечером из Киева позвонил писатель Михаил Пархомов:
— У меня к тебе просьба: во Львов автобусом поехал Вика Некрасов. Кажется, с какими-то спортсменами. Оказия. Ты встреть его, найди, покажи город. У него во Львове никого нет. Проследи, чтоб всё было в порядке. Он на сутки.
— Но я с ним не знаком, — заколебался я, не очень представляя себя в роли опекуна человека, чье имя гремело по всей стране, чья писательская слава заслуженно и прочно была утверждена книгами, в адрес которого вместе с тем летела официальная ругань с газетных полос, несмотря на то, что для миллионов людей Виктор Некрасов стал символом писательской совести и гражданского мужества. — Он может меня послать… — еще раз усомнился я.
— Не пошлет… Познакомишься. Он знает про тебя, — сказал Пархомов.
— Как я его узнаю?
— Худощавый, смуглый, черные усики, в ковбойке, галстук не носит…
В общем — звонок как звонок, ничего необычного в просьбе оказать внимание человеку, который впервые едет в город, где у него никаких знакомых. И все же, как я догадался, была и причина для беспокойства у Пархомова, дружившего с В. Некрасовым с предвоенных лет и много paссказывавшего мне о своем приятеле как о человеке веселом, компанейском, легко, может быть, даже слишком, шедшим на знакомство с разными людьми, нередко корыстно пользовавшимися широтой его натуры, доброжелательностью и отзывчивостью. В силовое поле его характера, как стружка на полюса магнита, налипали пожилые и юные, искренние и недобрые, единомышленники и провокаторы. Кое-кто из этих «доброжелателей», как я понял из разговора с Пархомовым, увязался за Некрасовым и в эту поездку. Именно от них просил меня Пархомов уберечь его известного друга…
Я узнал его сразу, едва автобус припарковался в переулке за «Интуристом» и из створчатых дверей автобуса начали выходить спортсмены. Он выделялся по возрасту и облику — человек с тонкими усиками над губой, смуглый, узколицый, в вылинявшей ковбойке, в серых брюках, пузырившихся на коленях, и в стоптанных сандалиях.
— Виктор Платонович! — окликнул я, подходя.
— В чем дело? — резковато спросил он, разглядывая меня пытливыми, воспаленными от усталости глазами.
Я назвался.
— А, это ты! — он протянул руку, сухую, сильную, представился: — Вика.
Разница между нами была в четырнадцать лет. Я не представлял себе, как смогу обратиться к нему «Вика». Но он как бы устранял всё это, легко и естественно переходя на «ты», ненарочито приглашая к этому других. В нем было естественно всё: короткая стрижка с челочкой, очень неприметная одежда, манера общения. Никаких вещей он не имел.
— Куда пойдем? — спросил сразу.
— Может, позавтракаем? — предложил я, не сомневаясь, что с этого положено начинать, дабы проявить гостеприимство. — В Стрыйском парке есть ресторанчик.
— Ладно, веди. А знаменитое львовское пиво там есть? Пить хочется. — Он оглянулся: приблизились два патлатых парня, выскочивших из автобуса. — Я с приятелем, — обратился он к ним. И уже мне: — Пошли?
Проблема была решена…
Мы двинулись по городу. Шли медленно. Он разглядывал здания, иногда отступая с тротуара на дорогу, задирал голову, чтобы охватить взглядом заинтересовавший его дом или какие-нибудь детали. Я понимал: как архитектор, он любовался профессионально, оценивал, сравнивал. Иногда бросал едкое замечание, крепкое словцо.
— Какой ж… пришло в голову влепить сюда эту витрину? Дамские ночные рубашки под такие волюты?! Это же восемнадцатый век!
Мы уже были на полдороге, когда он вдруг спросил: