«Месяц во Франции» — новые путевые заметки Виктора Некрасова.
Прохождение рукописи — тяжелее не бывает. Цензура насторожилась… Опять Некрасов. Опять путешествие. После всего, что было…
Послали в набор. Цензура остановила, и рукопись оказалась на столе Поликарпова. Сняли окончательно и, как мы думали, навсегда.
Замечания были странными. Например, нельзя было писать, что во французских газетах печатают карикатуры на президентов. Пришлось вычеркнуть, но, вычеркивая, добавляли новые подробности.
До сих пор не понимаю, почему посчитали крамолой слова Некрасова об аполитичности «среднего француза»…
И все-таки в апреле 1965 года «Месяц во Франции» появился в журнале «Новый мир».
«Отдельный оттиск» — так называлась у нас в журнале переплетенная в обложки «Нового мира» часть журнала с публикациями каждого автора.
В «оттиск» — для меня — Некрасов вложил яркую открытку, на ней — Париж, огромное дерево на берегу Сены. И написал: «…на память о нашей „многострадальной Франции“».
А на другой странице слова: «В моей книге, конечно, найдутся ошибки, но в ней нет намерения обмануть, польстить, очернить кого-нибудь. Я буду говорить правду. В наше время это нелегкое обязательство, даже когда говоришь о колоннах и статуях…»
И добавил: «Стендаль. „Прогулки по Риму“. 1827».
С такой выстраданностью это переписал и вставил в экземпляр — мой, личный.
А в 1967 году в издательстве «Советский писатель» появилась книга «Путешествия в разных измерениях», куда вошли эти вещи. И мне хотелось бы привести ту часть его дарственной надписи, в которой запечатлена история печатания:
«…Книжечка эта, результат 5-летней борьбы, впитала в себя столько… что впору приниматься за книгу об этой книге и нашей совместной борьбе, завершившейся победой!
8/VIII-67. Ура!!!»
«Победа» и «ура» — печатными буквами.
Победой Некрасова, трагической его победой окончилась и борьба за Бабий Яр.
Много лет длилась эта борьба. Он рассказывал, писал, выступал. И даже один раз — в «Литературной газете». Бабий Яр… Он стал частью собственной жизни Некрасова — личной, общественной, гражданской и писательской.
Сначала он пришел в ужас оттого, что Бабий Яр превращают в свалку. И не допустил, чтобы это произошло. Потом прорвались какие-то воды, Бабий Яр решили смыть, а на этом месте построить стадион. Некрасов не дал его смыть, не дал построить стадион. В буквальном смысле этого слова. А потом стал бороться за то, чтобы был поставлен памятник.
29 сентября — в годовщину расстрела — Некрасов всегда с цветами приходил на Бабий Яр. От годовщины к годовщине людей становилось всё больше. Я была с ним вместе один раз в эту годовщину и видела, как женщины целовали ему руки, как стеснялся он этого, какими глазами смотрели на него, когда мы с края огромной молчащей толпы пробирались вперед. Камня еще не было, ничего не было, только много цветов.
В 1966 году исполнилось двадцать пять лет со дня расстрела. В этот день людей было — неисчислимое море. Некрасов выступил с речью. Там были слова о том, что надо, надо поставить памятник…
После этого, через две недели, появился камень. Под нажимом Некрасова был открыт конкурс — он занимался этим упорно, был связан с художниками и архитекторами, знакомился со всеми проектами.
Но с этого дня — 29 сентября — началось новое персональное дело Некрасова.
Теперь его обвинили в том, что он «организовал массовое сионистское сборище».
Бабий Яр — трагедия и подвиг Виктора Некрасова, русского интеллигента-гуманиста.
Процесс «выживания» Некрасова из жизни пошел особенно активно именно после этих событий. Разбирали на партийных собраниях, травили, следили.
И все-таки он писал свои рассказы, «Маленькие портреты» и даже ездил на встречу с Валегой. Но при этом чернел лицом и быстро седел.
Состояние его резко и окончательно переломилось, он оказался в тупике после того, как в его киевской квартире произошёл возмутительный обыск.
Обыск длился сорок два часа. Этого унижения он стерпеть не мог. В протоколе обыска 60 страниц (пишу с его слов — устных и опубликованных) с перечислением изъятых материалов. Запечатали семь огромных мешков и унесли с собой.
Забрали книги, журналы, магнитофон, пишущую машинку, фотоаппарат.
Унесли все рукописи, альбомы живописи, которые он собирал всю жизнь, журналы «Пари-матч» и «Экспресс», альбом фотографий помпейских фресок, книги Мандельштама и многое, многое другое.