Михаил Пархомов, которого Некрасов любил называть на французский манер «Мишель», как и он сам, закончил до войны инженерно-строительный институт в Киеве, на войне попал в Днепровскую флотилию, затем был фронтовым корреспондентом, в первые мирные годы — редактор газеты «Днепровский водник», собкор «Водного транспорта», — нужно ли удивляться тельняшке на обложках его первых книг? Потом пошли серьезные повести «Судьба товарища», «Мы расстреляны в сорок втором», «Был у меня друг», «Нелетная погода». Благодаря суровой правде, они тоже пользовались успехом у читателей, отмечались критикой. Именно в его всегда открытом доме чаще всего собиралась четверка, к которой со временем примкнули и мы, молодые.
И, наконец, сама душа коллектива (как теперь сказали бы — неформального) — Виктор Платонович, которого я, однако, не собираюсь представлять как остальных: это, видимо, ни к чему, поскольку всё написанное тут так или иначе посвящено ему.
Так вот, четверка… Помню годы, когда регулярных встреч в Киеве им уже было недостаточно — вместе, порой попарно (Виктор с мамой, кто-то с женой) они ездили и на отдых. Ну, отдых — сказано слишком громко. Ездили, главным образом, работать, то есть писать: в Коктебель и Ялту, в Дубулты, в Подмосковье, иногда в Ирпень под Киевом.
Постепенно круг хоть и понемногу, чуть-чуть, но расширялся. Встречались, как говорили когда-то, домами, но это по вечерам, или в праздники, или когда приезжали гости, которых становилось с каждым годом больше. Но чаще всего собирались просто мужской компанией, на мужской разговор («на трёп», как тогда выражались), не без «своих сто грамм», разумеется. Встречи эти происходили преимущественно (тут я должен был бы написать что-то вроде «да простят нас былые главные редакторы „Литгазеты“»), да-да, происходили в нашем корреспондентском пункте на Большой Подвальной (бывшей улице Ярославов Вал, Полупанова, Ворошилова и теперь снова Ярославов Вал), № 10, во дворе. Заведовал корпунктом Владимир Леонтьевич Киселев, к тому времени уже известный писатель, я был просто собственным корреспондентом по Украине. Было у нас три смежных комнаты и никаких удобств: в первой сидел я, Киселев — в третьей, в средней хозяйничала секретарь Изабелла Русакова, которую потом сменила Валентина Кравченко, — обе великолепно печатали на машинке и отлично готовили кофе, которым иногда завершались посиделки. Но чаще мы все-таки старались к пяти часам разделаться со всеми корреспондентскими делами (готовы были дописывать статьи ночами), отпускали секретаршу и готовились к приему гостей.
Сильнее всего остался в памяти праздник 20-летия Победы в 1965 году. Мы решили отметить его как-то особенно, насытив по возможности всякой фронтовой атрибутикой. Несколько дней пришлось мне потратить на то, чтобы добыть махорку и свиную тушенку, пусть не американскую, которая на фронте считалась главным лакомством, а хоть нашу родную. Киселев, использовав дружеские связи с крупными учеными-химиками, приволок два котелка со спиртом. Достали ржаной темный хлеб. Приготовили светильники из старых снарядных гильз. Нашли оловянные армейские ложки. Но гвоздем программы и самым неожиданным сюрпризом явился огромный, завернутый в несколько газет, чтобы не остыл по дороге, казан с пшенной кашей, заправленной старым салом, — это притащил из дому Некрасов. Кашу встретили криками «ура!». Вообще радости нашей не было предела. Фронтовой пир удался на славу. Людей было чуть больше, чем обычно. То был какой-то особый праздник. Господи, как нам было хорошо в той третьей, киселевской, темной комнате, какое братство царило за большим «директорским» столом, какие удивительные, невыдуманные (упаси, Боже!) истории там были рассказаны! Как веселился Некрасов!
Когда я думаю о нем, часто вспоминаю именно тот день. Интуитивно чувствую, что и он, когда особенно сильно тосковал в Париже по родным местам, тоже вспоминал тот наш прекрасный День Победы. Прости, Вика!
Киев, 1989.
Киселев Владимир