Загадка инопланетян
— Так у тебя в самом деле нет письменного стола? Где же ты создаешь свои бессмертные романы и повести?
— На коленке. На папке для бумаг.
— И никогда в жизни так и не было письменного стола? — еще больше удивился Виктор Некрасов.
— Ну почему же? Был стол. Хороший, дубовый. С маркетри. Скорее всего ясень пошел на рисунок по дубу. Но мы пошли в кино всем семейством, а Зоя Ефимовна оставила включенный утюг. И когда вернулись, увидели, что утюг вместе с никелированной подставкой лежит в ящике стола, в комнате невозможный запах горелого дуба, а кот — у нас был тогда черный кот Минус, хотя фактически это была кошка, забился в угол и перепуганно наблюдает за первым в его жизни пожаром.
— И что ж вы сделали?
— Налили в прогоревший ящик немного воды, вынули всё из других ящиков, а когда стало потемней, мы с Лёней взяли стол с двух сторон, вынесли его во двор и поставили недалеко от черного хода.
— Вот дураки. Кто же его забрал? Отремонтировать этот ваш маркетри можно было за полчаса. Выпил же кто-то за твое здоровье! Значит, этот эпизод в «Девочке и птицелете» ты взял прямо из жизни? Горячим?
— Взял, выходит.
— Ну вот видишь. А ещё говорят, что писатели всё из головы выдумывают. Не всё они, черти, из головы выдумывают. Что-то и из жизни берут.
На следующий день Виктор Платонович Некрасов пришел ко мне вечером в непривычное время, около семи часов. По дороге он немного задержался на кухне, где слегка «попарлекал» по-французски с Еленой Семеновной — жениной теткой, а потом вошел ко мне и объявил:
— Решил я тебе подарок сделать. Новый стол. Что за писатель без стола?
— Да ты же сам пишешь на коленке.
— Ты со мной не равняйся. У меня стол ого-го. Восемнадцатый век. Франция. Вандея. Еще отцовский. Короче, стол у тебя будет.
— Не надо, Вика, — искренне взмолился я. — Ну, пожалуйста, не надо. Очень прошу. Тесно у меня. Он мне мешать будет.
— Ничего, — сказал Вика. — Хороший стол не может помешать дельному писателю. Вот, держи.
Он развернул пакет, который до тех пор держал под мышкой. Там лежала белая доска из пенопласта величиной с папку и толщиной в сантиметр.
— Я проверил. Ничего не весит, на коленях лежит удобно, на диванной подушке помещается. В общем — идеал писателя. Считай, что я тебе обставил кабинет.
— Спасибо, — сказал я, успокаиваясь.
— Но к такому роскошному столу нужна и картина роскошная. Не все твои «штучки-дрючки». Нужен шедевр, неповторимый по технике и вечный по теме.
Вика развернул то, что оставалось в пакете. Это была небольшая картина. Очень хорошая. В самом деле — шедевр. На картоне акварелью и гуашью, подсвеченными карандашом, были изображены какие-то загадочные существа. Трое. Вроде бы люди, а вроде и не люди. Губы какие-то жабьи, а глаза выразительные и умные. Тела очень красивые. Все они — в странном танце. У голой женщины в руке три полевые лилии.
— Как ты думаешь, что это? — спросил Вика. — Чья работа? Только давай сразу договоримся — без твоих шуточек. Это — оригинал.
Я, что называется, опупел.
— Неужто Матисс?
— Бери выше.
— Выше не бывает… А в самом деле, кто это? Судя по отработке фигур, это мог бы быть даже Гоген. Но и желтый цвет, и черный колеблющийся мрак вокруг изображения мог бы оказаться и кисти Сезанна… Хватит меня морочить. Скажи, кто это в самом деле? Где это выставлялось? Где приобретено?
— Ладно, скажу. Не поверишь, но это — я. На архитектурном все — несостоявшиеся художники.
— Где же ты нашел это теперь?
— Мама сохранила.
— Ну, Вика, — сказал я в совершенном восторге. — Подарки же у тебя! Понимаешь ты — пройдет десяток-другой лет, и работа эта, проданная Лёней, а может, уже и Сережей, в нью-йоркскую галерею нового искусства… А скорее всего, даже не Гугенхейму, а прямо в Лувр, будет привлекать знатоков со всех концов мира.
— Сколько же они за нее возьмут? — оценивающе посмотрел Виктор Платонович на свою работу.
— Ну, думаю, меньше чем за 25 тысяч долларов не уступят.
— Двадцать пять? — обиделся Вика. — Да они, сукины сыны, полмиллиона слупят и не поперхнутся.
— Для нас с тобой неважно, — сказал я, — как это называется. А для продавцов и покупателей это имеет значение. Как же это называется?
— А что, само изображение не подсказывает названия?
— Нет.
— Тогда назовем «Инопланетяне».
— Хорошо, — согласился я. — Но что они там делают? Что это за танец?
— Спросил бы что-нибудь полегче. Ты что думаешь, я помню? Танцуют, по-моему.