Кстати, и с Вами тоже…
Очень мне этого здесь не хватает…»
Иван Сергеевич Соколов-Микитов — речь идет о нем.
Из каких-то путешествий пришла один раз открытка. Сбоку крупно написано: «1942», от этой даты стрелка к другой дате — 20.V.82.
Несколько слов: «Надо мной щелкают соловьи… 40 лет назад они также щелкали в ночь перед днем моего первого боя…»
Во всех его письмах всегда живые вопросы и ответы: не читали ли, не встречали?
Вот, например, из письма 1982 года:
«Не попадались ли Вам в руки когда-нибудь где-нибудь воспоминания В. Полонской о Маяковском? Я только что их прочитал с громадным интересом. Как вы знаете, я к Маяковскому относился и так и сяк, но сейчас, столкнувшись через Полонскую с ним, вдруг жутко пожалел его… Все-таки трагедия из трагедий. При всём при том…
Вообще — ужас… Хотя поживи еще и… Ладно…»
И вдруг в тот же год опять приходит от Некрасова из Парижа совсем уж непонятный конверт-пакет. Толстый, в особой некрасивой упаковке, проложен изнутри картоном и какой-то губчатой бумагой.
Вскрываю — в руках портрет Чехова, но с длинной шеей, чуть розоватым носом, в лиловых тонах. Он окантован и даже застеклен.
А в письме:
«Так как, насколько мне не изменяет память, Вы не так уж плохо относитесь к Чехову — посылаю Вам его портрет работы Модильяни. Не говорите мне, что они нигде не встречались. Встречались! А если не встречались, то могли. Во всяком случае, я им помог».
И прислал собственный рисунок… А потом прислал еще автопортреты, один, перерезанный кубами и пирамидами, — под Пикассо, а другой (особенно печальный) с утверждением, что его, Некрасова, рисовал не только Пикассо, но и Юрий Анненков.
Кончалось письмо так: «А я на две недели — за океан! Оттуда черкну какую-нибудь восхитительную открытку. Главная цель — купаться в Карибском море».
Всё это — неповторимые его фразы, его характер, его сюжеты — как в жизни, так и в письмах.
В одном из писем Некрасов сказал:
«За всеми Вашими делами слежу внимательно и даже с какой-то верой во что-то».
Рассказывает, например, о фильме про Моцарта.
«Шел ли он у Вас? Я смотрел его вторично, но ужасно мешал английский язык, на котором говорят актеры, и французские субтитры, которые не успеваю прочесть. А вообще соскучился по русским дубляжам. А последние советские, которые видел, — это „Прощание с Матерой“ и „Тема“. Ни от той, ни от другой в восторг не пришел.
Ждем — не дождемся „Покаяния“. Видели ли Вы его, и если да, то что скажете? И еще очень все хвалят что-то документальное под названием „Как трудно быть молодым“. Тоже ждем — не дождемся…»
Это отрывки из последнего письма Виктора Некрасова. Оно написано 14 июля 1987 года — за полтора месяца до смерти и исполнено живых чувств, живых порывов и надежд.
«Ждем — не дождемся…»
Могла ли я представить себе, что мне предстоит принести в редакцию журнала «Дружба народов» «Маленькую печальную повесть» Виктора Некрасова — последнюю его вещь, изданную в Лондоне на русском языке. Этим удивительным названием символически заканчивается его жизнь.
«Маленькая печальная повесть» печальна потому, что ее молодые герои проходят самую серьезную для Некрасова проверку — проверку на дружбу. И один из них не выдерживает ее.
Три ленинградских мальчика, «три мушкетера», встретились и соединились на берегах Невы. Читатели узнают, как они дружили, спорили, ходили по Ленинграду и мечтали вместе поставить гоголевскую «Шинель». И оживают прекрасные картины ленинградских улиц и домов в художественной памяти Некрасова.
Мушкетерские мечты об искусстве чисты и просты. Они хотят честно жить, играть, ставить и писать. И дружить. Но невыносимые для молодости семидесято-застойно-лживые годы наваливаются на них, вызывая то отчаяние, то гнев, то ярую ненависть. Они так беззащитны под злыми ветрами.
Некрасов понимает их жизнь, стремления и мечты, метания, категоричность их суждений, с такой доподлинностью воспроизводит речь, «трёп», прозвища и словечки, что кажется, будто он ни на один день не уезжал из нашей страны.
Но, и когда он писал «Маленькую печальную повесть», предчувствовал и даже понимал, что будет потом. Ведь ритм современной жизни так отличает его книги. И ощущение будущих перемен… Он хотел, чтобы его поняли и будущие читатели. Ведь это повесть не автобиографическая, как большинство его книг. Редкий случай отделения героев от автора в творчестве Некрасова. Конечно, отделения — относительного.