Да, знаменитая притча о колесе не потеряла смысла и в наше просвещенное время. Вспоминаете, что ответил победителю-фараону плененный царь соседней земли, которого тот, для пущего уничижения, еще и впряг в свою колесницу вместо коня?
— О чем ты задумался? — спросил царя фараон.
— О колесе, — ответил пленник. — Та его часть, что сверкает на солнце, вскоре утонет в дорожной грязи, а та, что сейчас погружена в грязь, — снова засверкает на солнце.
А после того разговора в дирекции был вывешен приказ о начале моей работы над пьесой лауреата Сталинской премии В. Некрасова «Опасный путь». Постановщик — имярек. Режиссер — я.
Я пришел домой и в тот же вечер написал в Киев открытку такого содержания:
«Глубокоуважаемый Виктор Платонович!
Волею случая я назначен режиссером на Вашу пьесу… Благоволите сообщить, когда Вы предполагаете приехать в Москву и уделить мне некоторое время для работы над текстом. С глубоким уважением» и т. д.
Мне кажется, что через неделю, не больше, я вынул из почтового ящика открытку с киевским штампом. Я ее хорошо запомнил — написанную крупными, круглыми буквами, которые я потом узнавал с расстояния в несколько метров:
«Глубокоуважаемый Семен Львович!
Я приеду в Москву такого-то и буду рад встрече с Вами. Но только не для работы над текстом, который мне остое… Бог с ним! Может, хватит? Уже поработали над ним всласть… С глубоким уважением» и т. д.
Ну, подумал я, это будет трудный случай. Но хоть его открытка и обидно-откровенно пародировала мою, которая, к слову сказать, заслуживала этого, она была информативна, и, главное, четко определяла наши позиции. Ладно, поглядим…
Как-то рано утром мне позвонили из театра и сказали, что автор приехал и бродит по фойе. Репетиции еще не начались, театр был пуст, только секретарша сидела уже на месте. Я помчался на Сретенку и заметался по лестницам — театр же в подвальном помещении — бывшая студия Завадского, Каверина… Моего автора нигде не было.
— Он, небось, во дворе, — сказал мне дежурный пожарный.
Я кинулся во двор.
Некрасов и вправду стоял на залитом асфальтом дворе и курил папиросу, разглядывая отвесную стену многоэтажного дома над театром.
— Здравствуйте, Виктор Платонович, — сказал я, задыхаясь от бега.
— Здравствуйте, Семен Львович, — сказал он, затянувшись «Беломором».
Он цепко всматривался и меня, потом ухмыльнулся:
— Значит, автор подглядывал жизнь в замочную скважину? А как же увидеть настоящую жизнь, если ее вам не показывают? А, хлопчик?
И что-то такое презрительное было в этом «хлопчике». Что-то такое неприязненное… Я никогда потом не слышал, чтобы он к кому-нибудь так обращался. И, откровенно говоря, не мог простить ему этого «хлопчика».
— Пойдемте, — указал я ему на ворота, ведущие на сцену.
Мы прошли через сцену. Посредине горела дежурная лампочка на штативе… В щели дверей сочился в партер тускло-зеленоватый, профильтрованный тьмой фойе и коридоров, откуда-то сверху проникший в театр уличный свет. Подвальный дух стоял в плохо проветриваемом низком зальчике.
— Это что, — спросил Некрасов, спрыгивая со сцены в проход, — здесь начинал Завадский? Я же видел до войны тут… Ну, это знаменитое, с Мордвиновым… Тьфу, черт, как его?.. Шоу!
— Да, — сказал я, — «Ученик дьявола».
— Не знаю, — вдруг продолжил он, — понравился бы мне сейчас этот «Ученик дьявола». Сомнительно…
— Почему? — спросил я. — Говорят, был блестящий, настоящий театр.
— Игры было много… — Он подумал и добавил: — Всякой «фуйни-муйни»…
Вот так у нас и начался разговор, как теперь говорят, «по делу»…
А тем временем мы дошли до фойе, в котором обычно репетировали. Оно было наполнено серым пыльным воздухом, и пылинки явственно стояли в плоских зеленоватых лучах, перерезающих густой, неподвижный воздух.
— Мы что, здесь будем говорить? — спросил Некрасов и почесался.
— Можно зажечь свет. Или пойдемте в дирекцию. Или туда, где вы читали пьесу…
— Но там же проходной двор. Может быть, пойдем куда-нибудь? — взглянул он на меня хитрым глазом.
— А куда?
— На Рю де ля Пе.
— Куда? — переспросил я.
— Моя машинистка там живет и пускает нас с мамой, когда мы приезжаем в Москву. Там и переулок тихий. Плотников.
— На Арбате? Где диетический магазин? Так я же живу в пяти минутах ходьбы. Угол улицы Чайковского и Кутузовского проспекта.