ПЕРВЫЙ СОВЕТСКИЙ
НОВЫЙ ГОД
Выборгский район устроил встречу Нового года. Встреча Нового года была связана с проводами товарищей — выборгских красногвардейцев — на фронт. Многие из них участвовали в борьбе с войсками Керенского, двинутыми на Питер. Они ехали на фронт, чтобы вести пропаганду за Советскую власть, будить активность солдат, внести во всю борьбу революционный дух. Встреча Нового года была организована в большом помещении Михайловского юнкерского училища. Отъезжающим товарищам, да и всем выборжцам, хотелось повидать Ильича, и я стала соблазнять его поехать туда, встретить первый советский Новый год с рабочими. Ильичу этот проект понравился. Мы двинулись. Еле выбрались с площади. По случаю упразднения дворников никто снег не расчищал, и нужно было большое искусство со стороны шофёра, чтобы пробраться через наваленные горы снега. Приехали в 11 1/2 часов вечера. Большой «белый» зал Михайловского училища напоминал манеж. Ильич, радостно встреченный рабочими, взошёл на трибуну, аудитория зажгла его, и хоть говорил он просто, без громких фраз и восклицаний, но излагал то, о чём он так неустанно думал последнее время, говорил о том, как должны рабочие по-новому организовать через Советы всю свою жизнь. Говорил и о том, как должны товарищи, едущие на фронт, вести там работу среди солдат. Когда Ильич кончил, ему устроили целую овацию. Четверо рабочих взялись за ножки стула, на котором сидел Ильич, подняли его на стуле и стали качать. Я подверглась той же участи. Потом в зале началось концертное отделение, а Ильич ещё попил чаю в штабе, потолковал там с публикой, и потом мы постарались незаметно уйти. Воспоминание об этом вечере осталось у Ильича очень хорошее. В 1920 году он стал меня звать поехать в районы — это было уже в Москве, хотелось ему встретить опять Новый год с рабочими, объехали мы тогда три района.
В МОСКВЕ
12 марта Советское правительство переехало в Москву, в центр РСФСР, подальше от границы, ближе к ряду губерний, с которыми надо было как можно теснее связаться.
Ильич был полон энергии, полон готовности к борьбе.
В Москве первое время нас (Ильича, Марью Ильиничну и меня) поселили в «Национале», во втором этаже, дали две комнаты с ванной. Была весна, светило московское солнце. К Ильичу ходило много народу. Часто приходили военные.
Ильичу хотелось поскорее обосноваться, и он торопил с устройством.
Правительственные учреждения и главных членов правительства решено было поселить в Кремле. Мы тоже должны были там жить.
Помню, как Яков Михайлович Свердлов и Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич в первый раз повезли нас в Кремль смотреть нашу будущую квартиру. Нас предполагалось поселить в здании «судебных установлений». По старой каменной лестнице, ступеньки которой были вытоптаны ногами посетителей, посещавших это здание десятки лет, поднялись мы в третий этаж, где помещалась раньше квартира прокурора судебной палаты. Планировали дать нам кухню и три комнаты, к ней прилегавшие, куда был отдельный ход. Дальше комнаты отводились под помещение Управления Совнаркома. Самая большая комната отводилась под зал заседаний. К ней примыкал кабинет Владимира Ильича, ближе всего помещавшийся к парадному ходу, через который должны были входить к нему посетители. Было очень удобно. Но во всём здании была невероятная грязь, печи были поломаны, потолки протекали. Особенная грязь царила в нашей будущей квартире, где жили сторожа. Требовался ремонт.
Временно нас поселили в Кремле в так называемых «кавалерских покоях», дали две чистые комнаты. Ильичу нравилось гулять по Кремлю, откуда открывался широкий вид на город. Больше всего любил он ходить по тротуару напротив Большого дворца, здесь было глазу где погулять, а потом любил ходить внизу вдоль стены, где была зелень и мало народу.
В комнате, в которой мы жили в «кавалерских покоях», на столе лежало какое-то старинное издание со снимками Кремля, с историей Кремля, рассказывалась история его стройки, история и значение каждой башни. Ильич любил листать этот альбом. Тогдашний Кремль, Кремль 1918 года, мало походил на теперешний. Всё в нём дышало стариной. Около здания «судебных установлений» стоял окрашенный в розовую краску Чудов монастырь, с маленькими решётчатыми окнами; у обрыва стоял памятник Александру II; внизу ютилась у стены какая-то стародревняя церковь. Напротив дома «судебных установлений», в кремлёвском здании, работали рабочие. Новых зданий, скверов в Кремле не было. Охраняли Кремль красноармейцы.
Красноармейцы усердно учились. Они понимали, что знание нужно им для победы.
Проходя быстрой походкой по коридору из своей квартиры в кабинет, нагруженный газетами, бумагами, книгами, Ильич особенно приветливо всегда здоровался с часовыми. Знал их настроение, их готовность умереть за власть Советскую.
Своей убеждённостью, уверенностью в победе революции Ильич зажигал массы.
Его упорная работа была образцом того героизма организационной работы, о которой он говорил.
Каждую неделю выступал Ильич в районах, часто по нескольку раз в день.
Работа с массами, организационная установочная работа не прошла даром, именно она помогла победить.
Имя Ленина повсюду пользовалось уже большим авторитетом. Ленин был против помещиков и капиталистов, Ленин был за землю, за мир. Все знали, что Ленин — руководитель борьбы за власть Советов. Это знали трудящиеся массы в самых глухих углах России. Но Ленин не принимал непосредственного участия в боях, не бывал на фронтах, а как можно руководить па расстоянии, — этого часто не могли в те времена представить себе люди неграмотные, кругозор которых был ограничен условиями их замкнутой жизни. Целые легенды складывались насчёт Ленина. Байкальские рыбаки далёкой Сибири рассказывали, например, лет 10 назад, как в самый разгар боя с белыми прилетел к ним Ильич на самолёте и помог им справиться с врагом. На Северном Кавказе говорили, что хоть и не видели они Ленина, но наверное знают, что боролся он у них в рядах Красной Армии, только делал это тайно, чтобы никто не знал, помогал их победам.
Ильич любил спать с открытыми окнами. И каждое утро врывались в окно со двора песни живших в Кремле красноармейцев.
«И как один умрём за власть Советскую», — пели молодые голоса.
И хоть ни на минуту не ослабевала у Ильича уверенность в победе, но работал он с утра до вечера, громадная забота не давала ему спать.
Бывало, проснётся ночью, встанет, начнёт проверять по телефону: выполнено ли то или иное его распоряжение, надумает телеграмму ещё какую-нибудь добавочную послать. Днём мало бывал дома, больше сидел у себя в кабинете: приёмы у него шли.
Я в эти горячие месяцы видела его меньше обыкновенного, мы почти не гуляли, в кабинет заходить не по делу я стеснялась: боялась помешать работе.
Придёшь, бывало, к Ильичу. Придёшь, он молчит. Знала я, что для того, чтобы разговорить его, перебить ему настроение, надо рассказать ему что-нибудь характерное из жизни рабфаковцев, из жизни совпартшколы[12]. Рассказывать было что. Его интересовало, как растёт у людей сознание, как растёт понимание задач, стоящих перед ними. Много приходилось говорить с Ильичём на эти темы.
Теснее и теснее стала беднота сплачиваться вокруг Советской власти. Беднота стала считать Ильича, о котором так много говорили ей рабочие, солдаты, своим вождём. Но не только Ильич заботился о бедноте — и беднота заботилась об Ильиче. Лидия Александровна Фотиева — секретарь Ильича — вспоминала, как пришёл в Кремль красноармеец-бедняк и принёс Ильичу половину своего каравая хлеба: «Пусть поест, время теперь голодное», — не просил даже свидания с Ильичём, а лишь просил издали показать ему Ильича, когда он пойдёт мимо.