Счастливое стечение обстоятельств позволило ей повидать весь мир: благодаря ее страсти к року у нее завязались приятельские отношения с членами группы из Сиэтла «Highway to Heaven», когда те еще были непризнанными гениями и играли в крошечных парижских залах, а их солистка Мимси Карлсон стала ее подругой, и мать нарисовала на ней изумительную абстрактную картину из чистых графических линий, складывающихся в перспективы и оптические иллюзии – это было ее первое произведение такого масштаба. Когда группа получила две премии «Грэмми» за свой всемирно известный хит «Grace and Dust», миллионы телезрителей могли с восхищением полюбоваться на спину Мимси с тату, что стало для нее сногсшибательной рекламой и позволило заявить, что она имела дело с лучшей татуировщицей в этом мире и намерена попросить Лену сделать тату на оставшихся частях тела.
Лена принимает только по записи, и те, кто собирается пройти через ее руки, должны озаботиться этим за три месяца, преодолеть препятствие по имени Жюдит (ее помощница, любезная, как тюремная дверь) и не выказывать излишней требовательности ни по поводу предварительной сметы – мать не способна сказать, сколько времени займет у нее работа, и прикинуть с точностью хотя бы до сотен евро, во сколько она обойдется, – ни по поводу самого творения: она сама решает, что будет рисовать, а если ее предложение не нравится, клиентка вольна отправиться делать тату в другое место.
Именно эта сегрегация и драконовские правила принесли ей успех. О ней писала вся феминистская пресса, и во Франции, и за рубежом, вышла куча репортажей по телевидению, что послужило великолепной и бесплатной рекламой, а также вызвало неприязнь коллег – на что ей было глубоко плевать, – зато оттянуло тех клиенток, которые только открывали для себя тату и решили, что, когда всем верховодит женщина, – это замечательно и куда практичней, потому что с ней проще найти общий язык и договориться. Мать появилась в нужный момент, когда у женщин появилось желание нанести тату и самоутвердиться таким способом.
Лена хотела сделать тату и мне, но я всегда отказывался. Она считает, что у меня банальная внешность, критикует мой конформизм в одежде, твердит, что у меня унылая прическа, заверяет, что, если бы я покрасился в пепельный цвет, мне бы это ужасно пошло, регулярно осведомляется, не решил ли я наконец сделать пирсинг под языком или вставить бриллиант в ухо, упрекает, что я не отращиваю бороду, хотя я безбород от природы. Я отказываюсь вступать в разговор и не испытываю желания носить отличительные знаки. Я выделяюсь на свой лад, оставаясь тем, какой я есть.
Чтобы покончить (временно) с карикатурой на мать, следует добавить, что она передвигается только на своем «харлее». Темно-синий 1500-кубовый «Twin-Cam» с очень высоким рогатым рулем, который медленно заводится и начинает стучать с полоборота, – она пользуется им, чтобы доехать от нашего дома на улице Женераль Блез до «Студии», слова «метро», «автобус» и «такси» ей незнакомы. Она быстрее дошла бы пешком, но пользуется случаем сделать несколько кругов по Парижу перед тем, как явиться на работу. Когда она сидела без денег, то раздобыла где-то черный старенький, раздолбанный «Shovelhead»[19], с которым долго, терпеливо возилась. Кое-что она способна сделать собственными руками, но из него постоянно откуда-то вытекало масло, и починки вставали в целое состояние, он вечно ломался, и дым от него валил, как от локомотива. Он исчез при загадочных обстоятельствах, о чем мать вспоминает и десять лет спустя. Едва я научился ходить, как оказался затянутым в кожу, пристегнутым на заднем сиденье с детским шлемом на голове, и знакомился с Парижем в окружении банды ее приятельниц на мотоциклах, чего-то вроде клуба безбашенных амазонок – их всего восемь, но шума от них, как от пятидесяти, – которые играли в «Дикую поездку»[20] в Париже и на окружной. В то время они катались вместе с группой пузатых байкеров, с которыми встречались на площади Бастилии. Эти совместные выезды внезапно закончились по неизвестной мне причине, но всякий раз, когда одни пересекаются с другими, они либо подчеркнуто игнорируют друг друга, либо обмениваются однозначными жестами – кто выставляет средний палец, кто показывает то же самое мускулистой рукой.
20
«