– Это факт, – подтвердил Кривая Пуля.
– Верю, верю, – сказал поэт, – и вообще верю всему, что мне приходится слышать в этом месте. Вот только что червячок из-под камня со мной заговорил. Доброе утро, сэр, или что-то в этом роде, не помню уж точно, что он сказал. Престранное местечко, это верно.
– Крутой ты парень, Кейси, дружище, – снова вмешался Кривая Пуля. – Скажи-ка, что ты там делал, в этой роще?
– А ты как думаешь? – спросил Кейси. – Зачем вообще человеку заходить в лесок, под кусток? Интересно, что бы ты на моем месте делал?
Коротышка оглушительно расхохотался.
– Клянусь, уж я-то знаю, что бы я делал, – едва выговорил он между раскатами смеха.
Услышав это, едва ли не половина всей компании разразилась возгласами бурного веселья.
– Хочешь не хочешь, все мы это делаем, – простонал Коротышка, изнывая от смеха, – даже лучшие из нас это делают.
Он без сил повалился на пышную траву и стал кататься по ней, громко взвизгивая в приступе неудержимого веселья. При этом он болтал ногами в воздухе, словно крутил велосипедные педали.
– В них совершенно отсутствует уважение к собственности и даже понятие о том, что это такое, – хладнокровно заметила Добрая Фея, обращаясь к Пуке.
Тот кивнул.
– Я всегда считал себя человеком достаточно широких взглядов, – сказал он, – тем не менее я всегда делал различие между вульгарностью и непристойностью. Нетрудно догадаться, как воспитывали их родители. Все это достаточно неприглядно характеризует их домашнюю жизнь.
Внезапно Кейси обернулся к путникам с посуровевшим лицом.
– Что же я делал? – спросил он. – Что же я тогда делал?
Ответом ему был общий громкий смех.
– Ладно, так и быть, скажу вам, что я там делал, чем там занимался, – произнес он торжественно. – Я читал свою пииму избранному кругу друзей. Вот что я там делал. А все остальное – плод вашего грязного воображения.
– Лично я всегда была без ума от поэзии, – сказала Добрая Фея. – Я внимательно слежу за творчеством мистера Элиота и мистера Льюиса, а также мистера Девлина. Хорошая пиима бодрит, как тоник. Скажите, мистер Кейси, ваша пиима была посвящена цветам? Помните, как поразительно писал о цветах Уордсворт?
– Мистер Кейси подобными вещами не интересуется, – сказал Кривая Пуля.
– И к черту всякие там грязные мысли, – добавил Коротышка.
– Телячьи нежности не для мистера Кейси, – сказал Кривая Пуля.
– И от цветов я тоже без ума, – продолжала между тем Добрая Фея. – Аромат прекрасного цветка бодрит, как тоник. Любовь к цветам – отличительная черта натур добродетельных.
– Я работаю с другим материалом, – резко ответил Кейси, – с материалом реальным, жизненным. Изящные безделушки мне не по душе.
И он смачно сплюнул на траву.
– А на рабочего человека всем, конечно, наплевать, – добавил он в виде пояснения.
– Но почему? – учтиво спросил Пука. – Рабочий человек, безусловно, благороднейшее существо.
– А как насчет всех этих забастовок? – поинтересовалась Добрая Фея. – Уж не знаю, какой он там благородный. Ваши рабочие люди своими забастовками подрывают экономику страны. Взгляните только, что творится с ценами на хлеб. Шесть с половиной пенсов за двухфунтовую буханку!
– К черту всякие грязные мысли, – повторил Коротышка. – О Господи, теперь я понял, что ты там делал, эх я, дуралей!
– А бекон, – не унималась Добрая Фея. – Шиллинг и девять пенсов, вот вам, пожалуйста.
– Короче, пропади он пропадом, рабочий человек, – сказал Кейси. – Только это повсюду и слышишь. Пропади пропадом.
– Что до меня, то я искренне восхищаюсь рабочим классом, – произнес Пука.
– Вот это я одобряю, – громогласно заявил Кейси. – Я всегда стоял за рабочий класс. И пиима моя посвящена Рабочему Человеку.
– Ну конечно, – сказала Добрая Фея, – а потом пойдут разговоры об условиях труда, классовом законодательстве, знаю я, куда вы клоните. Полная оплата выходных дней, разумеется. Чего удивляться, что люди обеспеченные уезжают за границу. Еще немного, и мы докатимся до большевизма.
– Я безмерно восхищаюсь людьми труда, – произнес Пука, – и я не позволю в своем присутствии сказать о них ни одного дурного слова. Человек труда – краеугольный камень семейной жизни.
– Я бы посоветовал этому типу из кармана попридержать язык, – резко сказал Кейси. – Случалось мне таким говорункам давать по куполу.
– Кишка тонка, – не растерялась Добрая Фея.
Пука предостерегающе протянул свою когтистую лапу и с присвистом выпустил воздух из волосатых ноздрей.
– Умоляю вас, джентльмены, – сказал он, – прекратите эти никому не нужные препирательства.
– Вот, значит, зачем ты забрел в этот лесок, – сказал Коротышка. – Так почитай нам новые стишата. Давай валяй.
Хмурая морщина на челе поэта разгладилась.
– Что ж, почитаю, коли вам так хочется, – сказал он.
– Не каждому дано декламировать стихи, – заметила Добрая Фея. – Уже само по себе это великое искусство. Рецитация, так это называют в Лондоне.
– Не обращай внимания, – сказал Кривая Пуля. – Поехали. Раз, два, три...
Кейси театрально взмахнул рукой и начал читать свое сочинение жестяным, негнущимся голосом:
– Что за человек! – воскликнул Кривая Пуля. – Душа-человек. Грандиозные стишки!
– Браво, – вежливо откликнулся Пука.
Кейси жестом попросил слушателей умолкнуть, а затем взмахнул обеими руками и воскликнул:
– Последний стих. Ну-ка, все вместе, ребята!
– Душа-человек! – повторил Кривая Пуля. На пропитанной солнцем поляне, окруженной диким непроходимым лесом, раздались его громкие аплодисменты, моментально подхваченные остальной компанией.
– И они еще называют это балладой, – заметила Добрая Фея и, обратившись к Пуке, спросила: – Ты читал когда-нибудь балладу об отце Гиллигане?
– Наверняка это Промежуточная Книга, – ответил Пука, – боюсь, я никогда не читал ее. К несчастью, я закончил школу на Третьей Книге.
– Прекрасная, исключительно духовная вещь, – сказала Добрая Фея.
– Рабочий человек! Нет, каково? – произнес Коротышка, который успел подняться с земли и стоял отряхиваясь.
– Теперь, после того как мы с наслаждением выслушали стихи мистера Кейса, наверное, пора трогаться, – сказал Кривая Пуля.
– Куда трогаться? – спросил Кейси.
– Мы идем хорошенько отпраздновать одно дельце, – ответил Коротышка, – так что набивай-ка карманы, приятель, и топай за нами. Плоды земли, сам понимаешь.
Путники медленно двинулись вперед, причем поэт оглянулся, чтобы бросить прощальный взгляд на рощу, где он еще совсем недавно сидел, окруженный синклитом лудильщиков, жестянщиков, карточных шулеров, ростовщиков, нищих, мусорщиков и прочей публики самого последнего сорта, читая и распевая лучшие творения из своей изысканной лирики.
– Эй ты, там, в кармане, – вопросил поэт, – летать умеешь?
– Может быть, и умею, – сдержанно ответила Добрая Фея.
– Тогда будь другом, слетай к моей женке, скажи, чтобы к ужину меня не ждала. Не слабо?
– За кого ты меня принимаешь? – сказала Добрая Фея тоненьким брюзгливым голоском. – Уж не за почтового ли голубя?