Многие из этих объяснений имеют смысл, но я вставлю их в историю и экологию Латинской Америки. Во-первых, "тирания истории" здесь заключалась в том, что эти дети двух империй унаследовали все пространство субконтинента. Это уже была многогосударственная система. Это не было похоже на Европу, где одно или несколько государств-ядер могли расширяться за счет других народов, укрепляя при этом свои государства и вооруженные силы. В формальном смысле государства-преемники заполнили всю Латинскую Америку. Между ними не было terra nullius. Экспансия здесь была возможна в пределах границ каждого государства, правда, за счет джунглей, горной или пустынной местности, куда поселенцы не проникали, или за счет коренных оседлых народов, которые после первоначального этапа завоевания были вытеснены поселенцами. Во-вторых, эти государства в большинстве своем унаследовали границы либо Португальской империи, либо бывшего испанского вице-королевства, либо audiencia (судебная юрисдикция), либо caja (казначейский округ). Регина Графе и Мария Иригойн делают акцент на кахах, отмечая: "Распад империи происходил по границам территорий, на которых располагались региональные казначейства". Таким образом, большинство государств-преемников уже имели функционирующие, хотя и рудиментарные административные, судебные или фискальные системы на своих территориях, хотя иногда они имели нечеткие границы. Даже новые республики, такие как Парагвай, Уругвай и Боливия, которые не были отдельными вице-королевствами, были отдельными кахами или аудиенсиями. Мазукка отвергает такую преемственность, концентрируясь только на уровне вице-королевств. Только Центральная Америка, распавшаяся на мелкие республики, не была вице-королевством, кахой или аудиенсией. Остальные были буквально "государствами-преемниками" с административной преемственностью и легитимностью, а границы между Бразильской и Испанской империями были установлены папским посредничеством много веков назад.
Таким образом, государства в принципе приняли правовую доктрину uti possidetis (лат. "по мере владения") - новые государства должны были сохранять те же границы, что и предыдущие. Это было выгодно всем правителям, поскольку подтверждало их суверенитет над горными, джунглевыми или саванными территориями, в которых они не имели реального присутствия. Политическая экология региона состояла из центра и периферии внутри каждого государства, а не между ними, и поэтому для экспансии требовались меньшие государства, налоги и армии. Дэвид Картер и Х.Э. Гоманс обнаружили, что в разных странах мира границы, унаследованные от предыдущих администраций, оспариваются реже. С 1955 г. uti possidetis стала общепринятой нормой. Это не могло полностью предотвратить пограничные споры здесь. Хотя испанские вице-королевства были разделены в ходе войн за независимость, время от времени предпринимались попытки воссоздать их целиком, ссылаясь на конкурирующую uti possidetis, однако они успешно пресекались другими. В малозаселенных регионах, не обладавших очевидными богатствами, таких как бассейн Амазонки и пустыня Атакама на Тихоокеанском побережье, до обретения независимости точные границы казались излишними, а линии, нечетко нанесенные на карту испанской или португальской короной, легко оспаривались. Кроме того, поселенцы в приграничных зонах, как правило, прибывали из той страны, куда вели наиболее доступные пути, так что в некоторых отдаленных районах претензии на заселение могли соперничать со старыми имперскими картами. Поэтому возникали пограничные споры.
Многие исследования показывают, что территориальные споры труднее поддаются разрешению, чаще повторяются и чаще приводят к человеческим жертвам, чем другие виды споров. Контроль над территорией - это сердцевина политической власти, и претензии на суверенитет несут в себе эмоциональный, даже сакральный элемент. В Латинской Америке признавался суверенитет каждого государства на его основных территориях, поэтому уничтожения государств путем завоевательных войн не происходило, да и не ставилась такая цель, что сильно отличало ее от Европы и Китая. Именно поэтому войны носили ограниченный характер, и даже самое решительное военное поражение, которое потерпел Парагвай, не привело к его ликвидации.
Социальная экология расселения также означала, что вблизи спорных границ находилось мало населенных пунктов, и поэтому глубоко укоренившиеся враждующие поселенческие общины были редкостью. Экология имела и военные последствия. Если регион становился спорным, соперничающие страны пытались установить там свое военное присутствие - форт или несколько хижин с колючей проволокой и флагштоком. Каждый из соперников посылал патрули, чтобы прощупать чужие объекты. Иногда эти патрули сталкивались, перестреливались и, возможно, получали пару жертв. В столице такой инцидент может быть преувеличен, что может привести к дальнейшей эскалации, а иногда и к войне. С другой стороны, экология и демография делали военную логистику большинства трансграничных вторжений сложной и дорогостоящей. Ранние "имперские" проекты создания "Большой Колумбии" и единой Центральноамериканской республики потерпели поражение скорее из-за неуступчивой экологии, чем из-за силы оружия. В войнах участвовали небольшие силы, действующие на больших, малонаселенных территориях - армии были подобны блохам, ползущим по слонам, пишет Роберт Шейна. Мирное урегулирование могло передать территории одной из сторон, но править там было сложно. Мирный договор мог быть расторгнут в результате новых перемещений населения, открытия экономических ресурсов или строительства новых пограничных постов. Это делало менее вероятными крупные войны, но более вероятными споры, связанные с MID. Социальная экология играет важную роль в объяснении латиноамериканской загадки.