После 1945 года войны изменились. Стало меньше больших войн, но больше малых и MID, в основном начинавшихся как гражданские войны. Общее количество войн и их жертв колебалось, но на протяжении всего ХХ века число жертв среди гражданского населения росло. В начале XXI века либеральные теоретики наметили тенденцию к отказу от войн, но впоследствии она сошла на нет. Две основные оси недавней волны войн в мусульманском мире - консерваторы-секуляристы против джихадистов и сунниты против шиитов - в настоящее время усугубляются (см. главу 14). Напротив, войны в Западной Европе и Латинской Америке практически исчезли. Войны исчезли из отношений между богатыми странами, как и утверждает Мюллер. Каким бы ни был уровень экономического конфликта между США, Японией и странами Евросоюза, вряд ли они стали бы воевать друг с другом. Если бы северная часть мира была герметично закрыта, оптимистическая либеральная теория имела бы большую популярность, хотя Соединенные Штаты и отстают, имея огромное количество оружия, огромный государственный арсенал и безжалостный милитаризм. Однако один из видов войны - империализм территориальных захватов - кажется мертвым.
Многие бедные страны по-прежнему охвачены войнами, особенно гражданскими, которые, однако, не подают признаков спада. Богатые страны по-прежнему вносят в них свой бесполезный вклад, продавая оружие, участвуя в марионеточных войнах и бомбардировках. То, что они ведутся на большом расстоянии, заслоняет милитаризм и, похоже, дает либеральному оптимизму больше поддержки, чем он заслуживает. Богатые страны экспортируют милитаризм вдали от внимания и благополучия своих граждан. Терроризм на их заднем дворе, отчасти вызванный их собственной агрессией, должен был бы заставить их задуматься, но вместо этого он привел к эскалации эмоциональной "войны с террором". Иррациональность рулит. Гэт ошибается, утверждая, что в эпоху после эпохи Просвещения "война стала непонятной до абсурда". Большая часть мира слишком хорошо знает о ее абсурдности, и мы отчасти несем за это ответственность.
ГЛАВА 11. Страх и ненависть на поле боя
От древних времен до Гражданской войны в США
До сих пор я обсуждал войны на уровне принятия решений правителями, без участия рядовых солдат, которые не играли никакой роли в принятии таких решений. Мы видели, как по мере расширения спектра смертоносного оружия правители все дальше и дальше отходят от поля боя, позволяя себе играть в военные игры за счет жизней других людей. Они больше не видят - и вы, читатель, до сих пор не видели - изувеченных трупов, разорванной плоти и льющейся крови. Я должен исправить это упущение и сосредоточиться на тех, кто больше всего пострадал от войны, - на солдатах, как офицерах, так и рядовых. Но здесь есть одно большое методологическое препятствие. Нам не хватает свидетельств самих солдат о более ранних войнах, и ситуация изменилась только с появлением массовой грамотности в XIX веке. Поэтому после краткого введения я предлагаю небольшой раздел о том ограниченном количестве сведений о солдатах в бою до появления массовой грамотности, а затем расскажу об опыте солдат в бою во время Гражданской войны в США - первой войны, в которой большинство солдат были грамотными и писали письма, дневники и мемуары о своих переживаниях. Затем, в следующих двух главах, я расскажу о солдатах, участвовавших в сражениях в более поздних войнах.
Доминирующий образ солдата в современной культуре - это образ мужества и победы, героев над трусами, хороших парней над плохими. В военных фильмах герои, с которыми мы себя отождествляем, почти никогда не погибают. Актеры второго плана - расходный материал, но они, как правило, умирают чисто, с хорошим изяществом. Это "хорошие смерти". Сегодня американские солдаты регулярно называются политиками героями, но самим солдатам дихотомия "герой - трус" неудобна. Они часто заявляют, что понять реальность боя может только тот, кто испытал его на себе, и знают, что их собственные поступки далеки от героических. Генерал Шерман во время Гражданской войны в США говорил от имени большинства: "Я устал и устал от войны. Вся ее слава - это самогон. Только те, кто не сделал ни одного выстрела и не слышал криков и стонов раненых, громко взывают к крови, к мести, к опустошению. Война - это ад".
Конечно, опыт солдат в бою бывает разным. Некоторые из них, похоже, действительно любят сражения, потому что они садисты или жаждут опасности и испытывают прилив адреналина, проходящего через их тело. Они могут ненавидеть и бояться сражений, как, думаю, сделали бы это вы или я. Они могут воевать, потому что им платят за это, и это их работа, потому что они верят в дело, потому что хотят иметь статус воина, потому что в них вбито послушание, или из преданности товарищам. Как правило, солдаты воплощают в себе сложную смесь таких мотивов и эмоций. Поле боя - это эмоциональная борьба в высшей степени. Очевидно, что перспектива быть убитым или покалеченным не может понравиться никому. Страх перед этим - доминирующая эмоция на полях сражений. Однако со страхом можно справиться, даже использовать его для убийства других. Отвращение к сражению может быть вызвано отвращением к виду изуродованных, окровавленных тел, моральным отвращением к убийству или калечению других, страхом быть убитым или покалеченным самому. Спрятаться (опустить голову и сделать вид, что сражается), не стрелять, мятеж, дезертирство - все это проявления отвращения. Однако на реакцию влияет восприятие риска: Какой уровень риска смерти или увечий воспринимают и принимают солдаты? Контролируют ли они степень риска? Эти вопросы я исследую в следующих трех главах.