Но на неспокойных участках шла бойня. Наступление под Верденом продолжалось десять месяцев и унесло 550 тыс. французских и 430 тыс. немецких жизней. Наступление на Сомме продолжалось пять месяцев. В первый день наступления потери составили 60 000 британских солдат, из них 20 000 были убиты. Бойня под Верденом была вызвана тем, что Фалькенхайн привлек в зону действия своей артиллерии как можно больше французских солдат. Французские генералы поставляли трупы, но войска не дрогнули. За всю войну в среднем ежедневно погибало 900 французов, 1300 немцев и более 1450 русских. Британцы теряли "всего" 457 человек в день. Около 40% всех солдат, участвовавших в войне, были хотя бы раз ранены. Улучшения в медицине со времен Наполеоновских войн были сведены на нет более тяжелыми ранениями, наносимыми новым оружием, поэтому от ран умерло больше солдат, чем во времена Наполеона. Но 30% солдат действовали в менее опасном тылу, а значит, общие потери занижены для фронтовых солдат.
Тем не менее, и тактика "живи-живи", и массовая резня заставляли командование вносить изменения. С 1916 г. германская армия разработала более гибкую стратегию "обороны в глубину", а австрийцы - "штурмовиков", небольшие отряды коммандос. Британцы также стали чаще использовать снайперов, траншейные минометы, пулеметы и мины, а также проводить больше рейдов коммандос. Эти рейды в целом были неэффективны, но они подрывали подход "живи и живи", поскольку их нельзя было ритуализировать или предсказать. Армейская тактика была направлена на борьбу с самодеятельностью солдат. Но с 1918 г. эти изменения были интегрированы в более общее использование укрытий и маскировки, свободу маневра подразделений и объединение вооружений, которые стали применяться более гибко для выхода из тупиковой ситуации.
Эшворт комментирует теорию Маршалла о том, что солдаты Второй мировой войны не стреляли по моральным соображениям, о чем я расскажу позже. Он отмечает, что принцип "живи и живи" соответствует утверждению Маршалла о том, что солдаты не стреляли из своего оружия, но это не было связано с моральными устоями. Он не находит доказательств того, что "противоречие между гуманными побуждениями и приказом убивать вызывало паралич". Он цитирует нескольких солдат, которые описывают убийство в простых выражениях. Одуан-Рузо и Беккер приводят примеры, когда солдаты сообщали, что им нравится убивать в рукопашном бою. Но, отмечая, что многие ветераны к 1930-м годам стали пацифистами, они предполагают, что моральные сомнения мучили многих после войны, как я уже отмечал в отношении последствий Гражданской войны в США. Эшворт утверждает, что лишь "небольшая часть солдат, госпитализированных с боевой усталостью, испытывала страх перед убийством". Последнее подтверждается исследованием отчетов психологов, проведенным Александром Уотсоном. Страх за себя был гораздо важнее моральных переживаний.
Смит сетует на то, что со времен Клаузевица армии считаются чрезмерно централизованными, а реакция солдат - простым "трением" в системе. Клаузевиц не видел, что его "аполитичная" армия отличается от гражданских солдат, ставящих под сомнение власть и ведущих с ней переговоры. Солдаты не были пассивными жертвами, которых жестоко убивала и истребляла современная военная машина. В своем исследовании 5-й французской пехотной дивизии Смит отмечает, что солдаты были преданы военному делу. Они хотели, чтобы Франция победила, и были готовы сражаться для достижения этой цели. Но они также верили в "пропорциональность" командования. Риск, который от них требовался, должен был быть пропорционален шансам на достижение успеха. Когда приказы кажутся несоразмерными, солдаты сопротивляются, проявляя вялость, нежелание выполнять приказы об атаке и недовольство. В этом есть определенный рациональный расчет. Солдаты сами решали, что возможно на их поле боя, и иногда навязывали свои решения - отступление, молчаливый отказ от наступления или даже капитуляция. Их непосредственные офицеры могли сочувствовать и смягчать их требования, передавая недовольство по иерархии и предлагая тактические изменения. Негласные переговоры между строевыми подразделениями касались приемлемых вариантов действий в боевой обстановке.
Эммануэль Сен-Фусьен показывает, что во французской системе военной юстиции росло чувство соразмерности. Вначале она была репрессивной, но затем смягчилась, поскольку казни за трусость или дезертирство стали более редкими (за исключением тех случаев, о которых речь пойдет ниже), а приговоров приводилось в исполнение все меньше. На фронте в условиях боевой обстановки ослабла иерархия. Перед младшими офицерами, сержантами и солдатами стояли одни и те же задачи, и примеры инициативы и мужества любого из них могли вдохновить остальных. Власть стала более отзывчивой, более гибкой. Военная юстиция перешла от отстраненной и авторитарной системы к более межличностной, отвечающей потребностям опытной, демократической армии. Какая трагедия, что это произошло только на фоне массовой бойни!