По мере того как война затягивалась, недовольство росло. К 1917 г. во Франции оно подогревалось надеждами на мир, вызванными русской революцией, вступлением в войну американских войск, отступлением Германии за линию Гинденбурга, политической борьбой в Париже и провалом наступления Робера Нивеля "Chemin des Dames". В результате возник психологический порог, при превышении которого солдаты не хотели участвовать в наступательных операциях, что вылилось во французские мятежи в апреле-мае 1917 года. Около 45 тыс. солдат отказались подчиниться приказу о наступлении по широкому фронту. Они были готовы защищать свои позиции, но отвергали политику непрерывных атак Нивеля: он нарушил их негласный договор о защите Франции, не став при этом пушечным мясом. Требования солдат варьировались от улучшения питания и предоставления отпусков до немедленного заключения мира. Направляя свои требования депутатам в Париже, солдаты признавали легитимность республики и свою собственную власть как граждан. Они также пытались защитить себя от казни. Смит ослабляет свою аргументацию, противопоставляя французских "гражданских солдат" стереотипам предполагаемых "подданных солдат" Великобритании (как и Франции, мужской демократии) и Германии, полудемократической, многие солдаты которой к концу войны стали социалистами. Еще важнее то, что британские и немецкие солдаты служили за границей, запертые в рамках своей военной дислокации, в то время как мятежные французские войска находились дома, в ста километрах от Парижа. Многие из них провели свои отпуска в Париже, наблюдая за забастовками и демонстрациями.
Кризис был разрешен с помощью стратегии "кнута и пряника" Филиппа Петена: с одной стороны, неизбежные казни "главарей", с другой - обещания "танков и американцев", улучшение условий жизни и уменьшение числа массовых нападений. Но к середине 1918 года все армии, за исключением недавно прибывших американцев, оказались на волоске от гибели. Те, кто находился на передовой и имел непосредственный опыт сражений, чаще страдали от психологических травм. Об этом же свидетельствует анализ посттравматических стрессовых расстройств в ходе последних войн (см. следующую главу).
Сдаваться в плен было рискованно. Многие были убиты захватчиками, охваченными гневом за смерть своих товарищей или опасавшимися, что видимое сопровождение пленных назад слишком опасно. Дезертирство было рискованным. Нужно было пробираться через многочисленные линии фронта, и в случае поимки наказание включало возможную казнь. Доля дезертиров среди британцев, французов и немцев составляла всего 1%, хотя среди этнических меньшинств она была выше. Из-за меньшей национальной солидарности дезертирство было более распространено в австрийских, итальянских, русских и османских войсках. Однако шансы на выживание, наоборот, считались выше, если человек оставался, поскольку армейское командование обеспечивало его продовольствием, алкоголем, табаком и лучшей медицинской помощью, чем гражданское население. Воинская часть оставалась защитной средой, обволакивающей солдата.
Уотсон анализирует цензурированные письма британских и немецких солдат домой и дневники, а также отчеты психологов и военных. Он утверждает, что большинство солдат вполне справлялись с ужасающими условиями фронта. Выносливость была нормой - большинство мужчин приспособились к войне. Устойчивость, а не психический коллапс, была более распространена благодаря сочетанию страха перед врагом, воинского послушания, товарищества, чрезмерного оптимизма в отношении вероятности смерти или ранения, религиозной веры, патриотизма, системы ротации, позволяющей отдыхать, а также достаточного питания и боеприпасов. Религия, суеверия, талисманы и непрекращающийся черный юмор создавали у людей иллюзию контроля над своей судьбой. Пока люди верили в выживание и конечную победу, страх был управляем. Это требовало веры в офицеров, преданности подразделению, руководства с фронта младшими офицерами (они несли наибольшие потери). Письма от близких оказывали моральную и эмоциональную поддержку и напоминали солдатам, что они сражаются за родину и сердце.